Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
для ссоры, а теперь оказывается, даже простейшей вязки не было, так что в его настойчивости что-то другое.
Может, мелькнула мысль, я слишком подозрителен, вижу то, чего нет? Но тогда что?
А если имеет в виду не её, а меня?.. Вдруг в моей памяти хранится слишком много грязного белья, которое покажется Ежевике отвратительным настолько, что порвёт со мной?
Да, у каждого человека накапливается всяких стыдных поступков немало, но… насколько?.. Многое из того, из-за чего раньше стрелялись, вешались и бросались под поезда, сейчас вызывает лишь усмешку.
В ожидании близкой и неизбежной открытости по миру прошла беспрецедентная акция с камингаутом, когда гомосексуалисты без всякого чтения мыслей признавались в своих порочных наклонностях, и те сразу становились уже не порочными, а так, милыми шалостями, были упразднены статьи за зоофилию, даже за педофилию перестали карать и бросать в тюрьмы, ревность объявлена мерзким пережитком тёмных времён, и теперь замужние мужчины и женщины легко и без смущения вступают в интимные отношения на стороне.
Остался последний шаг. В поступках признались, осталось только раскрыть подспудные мысли. Но это очень-очень трудный шаг, потому что самые мерзкие бездны у нас там, в глубине, которые мы не раскрываем даже себе.
Гм, ладно, весна покажет, кто где…
После полудня на вспомогательном экране появилось лицо Уткина, выглядит встревоженным, сказал быстро:
– Шеф, там приехал этот… главный гад, который по этике! Ходит по этажам!
Я ощутил тревожный укол, спросил сдавленным голосом:
– Разве у нас не по пропускам?
Он поднял указательный палец вверх и сделал им кругообразные движения, словно перемешивал галактики.
– Этики получают влияния всё больше, шеф. Состыковались с алармистами, в прошлом луддитами, лезут и давят со всех сторон. Сказано, демократы!.. Даже либералы, прости за матерное слово. Как-то добился доступа. Их лоббисты и в правительстве.
– Доступ в здание, – напомнил я, – ещё не доступ к нашим работам. Он сказал, чего хочет? Или ждёт встречи со мной?
Он помотал головой.
– Говорит, просто нравится бывать в коллективах, от которых зависит будущее. Да и долг, дескать. Его работа – нравственный климат!
Я сказал рассерженно:
– Под изъяны в нравственном климате подверстать можно всё. Это не математика!.. Ладно, пусть ходит, раз запретить у нас нет повода. Но ребятам быть настороже.
– Не проболтаются, – заверил он. – Битые. У каждого тёща на уровне этого специалиста по этике и с такими же взглядами.
– Вот-вот. А я подумаю, как применить инструкцию о недопущении посторонних…
– Такая есть?
– Придумаем, – пообещал я. – В таком мире живём, что, когда бьют, надо либо уклоняться, либо бить в ответ. Война, Миша, война!.. Всех против всех.
Он вздохнул.
– Да, времечко… Куда не поверни голову, везде гремит артиллерия.
– Это ещё что, – пообещал я, – вот начнём обмен ракетными ударами…
– Тьфу-тьфу, шеф!
Глава 8
Ежевика последние три дня появляется у меня дома всё позже, сегодня вообще что-то задержалась. Ближе к полуночи Алиса сообщила, что моя сотрудница уже близко, вышла из автомобиля, спешит к подъезду, приготовить ли что-то и для неё на ужин.
– На ночь есть вредно, – огрызнулся я.
Ежевика вбежала в прихожую счастливая, с раскрасневшимся лицом, блестящими глазами, запыхавшаяся и взволнованная.
– Что-то случилось? – спросил я.
Думал, выпалит в своей манере что-то остренько задорное, но, как показалось, чуть смутилась и даже приопустила взгляд, потом вскинула голову и прямо посмотрела мне в глаза.
– Была с Адрианом в оперном.
– Адрианом? – переспросил я в замешательстве.
– Константинопольским, – уточнила она, и снова некоторое смущение промелькнуло в её взгляде. – Он сказал, что у него два билета на концерт Моцареллиони, у того гастроли в Москве. Ты же говорил, что его нужно лучше узнать, вот я и рискнула…
Я не стал говорить, что такого не говорил, это она говорила, произнёс как можно нейтральнее:
– Концерт? Он на чём-то играет?
Она сказала с упрёком:
– Это лучший баритон мира!..
– А-а, – сказал я и умолк. Баритоны были и в древней Хаммурапии, с тех времён ничего не изменилось, баритонят, как и баритонили. – И как его баритонство?
– Потрясающе, – выпалила она, и по её лицу я понял, что в самом деле потрясена. – Мороз по коже!.. Как поёт, как поёт…
– Громко? – уточнил я. – Да, это искусство. Правда, могу синтезировать ещё мощнее и громчее… Да ладно, шучу. Понимаю, это же человек! Он просто лучше не может.
Она сказала недовольно:
– Что ты сравниваешь? Ещё скажи, трактор сильнее человека.
– Сильнее, – согласился я.
– Да иди ты, гад, ещё и дразнишься! Никогда синтезатор не сможет обойти голос человека…
– Узнаю Константинопольского, – произнёс я, сам ощутил в моём голосе, нечто прозвучало ещё, сам не понял, то ли настороженность, то ли неудовольствие, что не только была с ним в концертном зале, но кроме Мацареллиони слушала ещё и Константинопольского. – Даже интонации…
– Иди ты, – повторила она, но уже чуть тише, ощутила, что в самом деле всё ещё под влиянием этих Моцареллиони и специалиста по этике. – Послушал бы, сам бы так сказал!
– Сказал бы, – согласился я. – Такое бы сказал!.. Ладно, вы там хоть поужинали?
– Да, – ответила она, – прямо в буфете!.. Всё в порядке. Приму ванну, а ты лезь под одеяло, грей мне место.
Всё ещё малость ошалелый, я проводил её туповатым взглядом. Как-то слишком быстро, только что Константинопольский был гадом, а сейчас вот опера и Моцареллиони. Что-то я пропустил, не до Константинопольского было, а жизнь, оказывается, идёт и вне стен института…
Утром, когда я проснулся и потащился в ванную, слышал, как Ежевика щебечет с Алисой на кухне, гремит посудой, хотя её у меня с гулькин нос.
Я со стыдом подумал, что сейчас ни за что не признаюсь, что в какие-то моменты случки перед сном представлял на её месте Агнессу, а потом Виолетту с её пышными формами, это придаёт перчику, хотя вообще-то в отношении любимой девушки не совсем хорошо с точки зрения старой морали, но какая теперь мораль в эпоху всеобщих свобод всех и от всего?
Да и она, вполне возможно, томно закрывая глазки, представляла кого-то вместо меня, но разве это меня оправдывает? Только и того, что оба в говне по самые уши.
А интерфейс четвёртого уровня откроет всё-всё. И настанет апокалипсис… Не по таким поводам, конечно, есть и посерьёзнее, но и этих столько, что утонешь, а «человек звучит гордо» покажется горькой насмешкой над нынешним павианом.
Потому что мораль мы соорудили не для себя, а для того существа, которое получилось как бы из другого материала, минуя стадию грязной похотливой обезьяны, брехливой
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
