Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
меня в действительности отец Серафим. Скоро, скоро меня должны отправить… в карцер. Вы ведь знаете, что это означает?
Семён кивнул головой, тем не менее священник продолжил:
– Туда отправили, как минимум в три раза больше людей, чем вмещает камера, и ни один ещё не вернулся.
Свистунов вновь кивнул головой, но попытался ободрить иеромонаха:
– Никто же не знает об этом. Или?
– Нет, не знает, но я уже говорил Вам, что они всё равно найдут вот это, – сказал отец Серафим и достал из-под матраца Библию. – Так что рано или поздно послужит поводом для «карцера».
– А что в ней запрещенного? Ну, в Библии… – Свистунов покосился в сторону священной книги.
– Знаете, чем Библия отличается от любого другого литературно- художественного произведения? – Тимофей Иванович бережно погладил свою книгу.
– Чем?
– Тем, что любой роман – это воспоминания автора о том, чего не было, а Библия есть воспоминание о том, что происходило в действительности. О том, что было, то есть, что Иисус не просто существовал, но обладал божественной сущностью.
На этот раз Семёну нечего было возразить. Хранить литературу, а тем более религиозную по новым правилам строго воспрещалось.
В коридоре раздались шаги больницеармейцев. Приятели умолкли. Патруль прошёл мимо, и Тимофей Иванович продолжил, вдруг сменив тему:
– Страшно, страшно, страшно. Страх, – и подняв указательный палец вверх, добавил, – Только не тот, что парализует веру, а тот, что стимулирует чувство самосохранения.
– Вы тоже боитесь? – удивлённо переспросил Свистунов.
– Я? Я – нет, – как будто очнувшись, произнёс Тимофей Иванович, пристально, посмотрел в глаза Семёну и пояснил, – Это я не о себе, а о дражайшем Босселе. Именно ему теперь страшно. Одно дело мечтать о власти, а другое получить её вместе с ответственностью. Последняя, как известно, ощущается только после того, как взваливается на плечи. Главное, чем дольше несёшь, тем тяжелее. Особенно, когда со стороны начинают советовать, как и куда тебе лучше идти. Ещё и подгоняют, а разделять её не желают. Вот Бося и получил, что хотел. Думаешь, он такой деспот и поэтому придумал «карцер»? Отнюдь. Это он сам себя спасает, но какое-то дерьмо ему всё-таки советы давало. Интересно кто это? Явно своего ума у него нет, и никогда не было.
Тимофей Иванович снова умолк. Он и не знал, насколько оказался близок в правде. Светало. Теперь и без свечи лица собеседников стали отчётливо видны. Разговор явно не клеился, но собеседники не торопились идти отдыхать. На завтрак друзья не ходили для экономии талонов, которые изредка им подбрасывал Полковник.
– Интересно, а куда девался бывший главный? – задумчиво произнёс Свистунов.
– Убили, должно быть, то есть в «карцер» посадили, – равнодушно ответил Тимофей Иванович.
– А почему никто об этом не сказали и все молчат?
– Кто ж признается, что уничтожил первого человека в учреждении? – хмыкнул Тимофей Иванович.
– Отец Серафим, – неловко замялся Семён. Он никак не мог привыкнуть к новому имени приятеля, но всё-таки продолжил: – а может он просто сбежал?
– Может. Только такому человеку трудно остаться незамеченным. Подождём. Вот, если объявят, что погиб, значит точно живой. Если же так и обойдут молчанием, значит точно прикончили.
– Странная у вас логика.
– Ничего странного, – ответил Тимофей Иванович, взял Библию с тумбочки и переложил себе на колени, полистал её и прочитал: «…и познаете истину, и истина сделает вас свободными». Захлопнул книгу и добавил:
– Евангелие от Иоанна, 8-32.
Свистунов ждал пояснения, и оно не замедлило последовать:
– Хочу заметить и, думаю, ты не сможешь возразить, – произнёс приятель и умолк. Семён не понял, к чему иеромонах озвучил цитату, но приготовился слушать продолжение.
– Согласитесь, милостивый государь, что прослыть умершим легко. Достаточно только исчезнуть из вида окружающих на некоторое время, – назидательно произнёс отец Серафим. Семён кивнул головой, а следом кивнул головой и старик, затем кашлянул и промолвил:
– А вот наоборот значительно сложнее. Если даже и предстанешь живым и здоровым, то придётся долго доказывать, что ты это ты, а в могилке твоей – кто-то другой.
Свистунов ещё раз понятливо кивнул головой.
– Так, – сказал отец Серафим, – если вдруг ты ещё лицо публичное, имевшее ранее заметную должность, ныне уже занятую, то с тобой и вовсе разговаривать не станут, а просто припишут психическую болезнь да отправят в соответствующее место. Вовек не отмоешься.
Старик многозначительно окинул взглядом уже окончательно посветлевшую палату.
– Я не понимаю, к чему вы это клоните? – честно признался Семён Семёнович.
– К тому, что одно дело отправлять в карцер бессловесного больного, другое дело убить царя. Сегодня власть есть, а завтра тебя самого свергли, а гибель первого лица государства никогда не простят и отправят следом. Тем более пленённого…
– Постойте, постойте. Я сейчас вот совсем запутался. Царь – это вы в фигуральном смысле? Вы Босселя имеете ввиду? – заелозил на табурете Свистунов.
– Да уж, какой там Боссель…я о Николае II и его несчастном семействе, – грустно произнёс отец Серафим. Такой неожиданный переход обескуражил Семёна Семёновича. Пытаясь сосредоточиться, он энергично принялся массировать себе шею рукой.
– При чем, здесь Николай II? – наконец растерянно спросил Свистунов
– Как сказал Макиавелли: «чтобы узнать, что должно случиться, достаточно проследить, что было.… Это происходит от того, что все человеческие дела делаются людьми, которые имели и всегда будут иметь одни и те же страсти, и поэтому неизбежно будут должны давать одни и те же результаты»
– Уж не хотите ли вы сказать, что… – начал было говорить Свистунов, но в этот момент дверь неожиданно распахнулась, и в палату ввалился Полковник. Как всегда он был пьян и при баяне. Маска «Любителя сакэ», казалось, приросла к его лицу. От неожиданности приятели вскочили с мест.
22
Алексей Савельевич продолжал лежать ничком, зажмурив глаза и прикрывая руками голову. В этот момент маска «Тюдзё» сама собой сменилась маской «Накидзо» – плачущей девушки. Затем он осторожно повернул голову вправо, открыл глаза и увидел две ноги в добротных, но давно не чищеных туфлях. Брюки также оставляли желать лучшего.
Щелкнул выключатель и загорелся яркий свет. Таинственный незнакомец наклонился над Босей, ласково потрепал его по плечу и произнёс: «Ну, вставай, мил человек. Это я должен тебя бояться, а не ты меня». Алексей Савельевич поднял голову и увидел перед собой главного врача, точнее, бывшего главного врача Михаила Александровича Стасюка.
Боссель торопливо поднялся, привел себя в порядок, быстро надел маску «Оокассики» – молодого послушника и вытянулся по струнке перед бывшим начальником. «Да, будет вам», – снисходительно произнёс Михаил Александрович и увлек за собой Алексея Савельевича.
Вместе они вошли в комнату отдыха. Стасюк уверенно сел в кресло,
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
