семьи. Но я, в отличие от них, варианты возможных действий имперской дипломатии обдумал уже давным-давно. — Вы сами, Константин Николаевич, сказали: победивший получит все. Но что, если победившего не будет? Что, если после нескольких лет изматывающей войны, стороны вынуждены будут разойтись ни с чем?
— Несколько лет? — пораженно воскликнул Бульдожка.
— Не будет победителя? Как такое возможно? — одновременно с регентом, вскричал князь Константин.
— Герман Густавович хочет сказать, — с явно показной ленцой, проговорил князь Владимир. — Что и в наших, и, как не странно — в интересах Лондона, будет искусственное затягивание этой войны.
— Полагаю, они справятся и без нас, — кивнул я. — Однако же, кабинету Дизраэли следует намекнуть, будто бы мы прикладываем к тому все силы.
— Нет, — едва не прорычал Александр. — Это не византийские интриги. Это уже просто какие-то дьявольские козни! На войне убивают! И чем дольше она длится, тем больше будет трупов. И тем больше на наших душах ляжет грехов.
— Это не остановило Англию, когда они организовали поход Наполеона на Москву, — Владимир скривил губы в презрительной гримасе. — Не будь таким наивным, Саша. В гранд политик нет места обычной нравственности. Империя превыше всего! Помнишь, как не раз говаривал Никса? Если в итоге этой интриги выиграет только Россия, значит, мы все верно сделали. Друзей и союзников, кроме армии и флота, у нас нет.
— Но как? — выпучил и так вполне выдающиеся, рыбьи, глаза Константин. — Как мы можем не позволить одной из сторон победить? Военная удача весьма переменчивая дама. И не станет подчиняться циркулярам из канцелярии кабинета министров! Да и потом! С чего вы взяли, что пруссы с галлами будут вынуждены пойти на мирные переговоры стоит того нам того захотеть?
— Ну что вы, дядя, — в речи Бульдожки даже самый тщательный исследователь не смог бы обнаружить и малейшей доли уважительности. — Это-то как раз очевидно! Им придется начать договариваться, стоит нам лишь одолеть турка, и захватить проливы.
— Конечно, — рассмеялся главный разведчик империи. — Англия вряд ли может себе позволить наше усиление. Но один голос против, мы можем и не услышать. Лондону придется организовывать активное нам противодействие на дипломатическом уровне. А для этого, в первую очередь, нужен мир в Европе.
— Броненосцы Грандфлита мы уже в расчет не берем? — фыркнул генерал-адмирал. О том, что регент его откровенно недолюбливает, великого князя совершенно не беспокоило.
— И что нам с тех броненосцев? — дернул я плечом. — Морские мины гораздо дешевле, и куда более эффективны в обороне берегов. Их же армия…
— Уже слышали? — еще более оживился и так возбужденный Владимир. — Князь Бисмарк обещал приказать полиции арестовать английскую армию, если она посмеет высадиться в пределах Германии. Ха-ха. А вот наш Герман Густавович отчего-то больше опасается вмешательства в нашу игру Американских штатов. Их армия многочисленна, опытна — это после двух войн-то подряд — и отлично вооружена. Если только представить, что существуют способы доставить в Европу, хоть сколько-нибудь значительное количество солдат…
— У американцев огромный торговый флот, — пояснил я. — И граждане страны вполне лояльны правительству. При большом желании, они могут переправлять в Европу по две-три дивизии за раз. Но даже если САСШ просто удовольствуется поставками продовольствия воюющим сторонам, это существенно снизит эффективность нашего плана. На счастье, они испытывают ощутимый дефицит золота и серебра, в то время как мы пока так и не имеем возможности всерьез разрабатывать месторождения на землях Русской Америки.
— И мы снова возвращаемся к идее продажи Аляски? — хмыкнул Константин.
— Продажи? Нет! Ни в коем случае. Передача концессий на разработку золотоносных и серебряных месторождений — не более того. Причем, с условием, что, по меньшей мере, четверть добываемых драгоценных металлов, отходила в нашу казну.
— У меня появляется чувство, что если кто и посвящен во все детали плана, так это исключительно наш Герман Густавович, — как бы в задумчивости выговорил князь Константин. И, нахмурившись, взглянул на племянников. — Могут возникнуть моменты, когда нам придется обращаться за консультациями к графу, чтоб не совершить что-либо опрометчивое. Вы не находите это… странным?
— Вам, так или иначе, приходится обращаться за… гм… консультациями к советникам, — даже как-то ласково улыбнулся Владимир. — Нельзя объять необъятное. Кроме того, пусть Герман Густавович и наш, в какой-то мере, родственник, в истории останемся мы, Романовы, а не граф фон Лерхе. Уж поверьте, дядя. Ему никто памятников на площадях не поставит.
— А по мне, — нервно засмеялся Александр. — Так я готов быть у Лерхе даже и на побегушках, коли в итоге это позволит занять нашей державе подобающее положение. Одна даже мысль об этом примиряет меня с возможно временно подчиненным положением.
Какие еще нужны были подтверждения тому, что правящая семья приняла мой план? Что меня приняли в клуб вершителей судеб, и что жить мне лишь до того момента, как не совершу нечто, способное оскорбить Романовых. Ну, во всяком случае — сверх дозволенного.
И нужно признаться, хоть я и получил полную поддержку правящей семьи в осуществлении великого плана, ледок все-таки под ногами был тоненький. Да чего уж там! Прямо скажем: паршивый лед под ногами был, не надежный. Романовы стремились к мировому признанию и славе. К доминированию на мировой дипломатической арене. А я — напротив. Хотел достатка жителям своей Отчизны. Чтоб крестьянские дети могли кушать досыта, и имели возможность учиться грамоте. Чтоб их матери по праздникам надевали шелка и бархат. Чтоб соха окончательно оправилась в музей, а на полях властвовали трактора со стальным плугом.
А ведь и нужно-то для этого совсем не много. Не утопического счастья всем, даром, а Кодекс мудрых простых законов и возможность зарабатывать. И не для тонюсенькой прослойки общественных паразитов, а для всех и каждого. Государство должно было стать для людей, а не люди для государства, как это у нас испокон веков повелось.
Соответственно, и огромные деньги, которые должны были прямо-таки Ниагарой извергнуться в экономику России с поставок воюющим державам, я намерен был инвестировать в… скажем так: свое видение развития страны. И были у меня вполне обоснованные опасения, что кое-кому это может не понравиться.
Нет, страха не было. Уверенность была, что именно теперь я, наконец-таки, понял, осознал свое предназначение. То, ради чего чудесным образом был переселен в новое тело, получил возможность прожить вторую жизнь. Да даже хотя бы и полжизни, но любить и быть любимым, иметь детей и сделать что-то стоящее для Родины.
Двадцать первого апреля чрезвычайный и полномочный посланник Германской Империи, барон фон Радовиц на аудиенции у кайзера Вильгельма, доложил о полном успехе своей миссии в Петербурге. Днем
