очевиден. Другое дело, что наши преследователи отпускать нас и сдаваться без боя не собирались и, не имея днем возможности в открытую напасть, придумывали новые ловушки.
После полудня осенний день настолько разогрелся, что стал не просто теплым, а жарким и даже знойным. Будто солнце-кони, слегка промахнувшись с направлением или не рассчитав длину прыжка, перенесли нас на Аравийский полуостров или даже в Сахару, а проносившиеся мимо елки да березы — это всего лишь миражи. Или это в Славь проникло дыхание лесных пожаров, полыхавших по вине Константина Щаславовича в тайге? Мы с Иваном, обливаясь потом, пили глоток за глотком и поминутно смачивали морду изнемогавшего коня, жалея, что приходится тратить драгоценную воду из заветного источника. А Лева и вовсе едва не получил тепловой удар, и только совместными с Иваном усилиями мы сумели убедить его снять меховую безрукавку.
И едва подарение деда Овтая оказалось свернуто и приторочено к седлу, в воздухе запахло прохладой и влагой, а из-за поворота показался колодец, окруженный аккуратным, покрытым золотой олифой срубом. Сосновые венцы приветливо сияли новизной, массивная бадья, слаженная из перехваченных обручами дощечек, словно готовилась наполниться до краев живительной влагой в извечном ритуале утоления жажды. А в скрипе ворота словно угадывались слова: «Вычерпай меня! Я переполнен до краев и хочу поделиться со всеми алчущими!» Вот только к запаху свежести примешивалось еще что-то знакомое, одновременно резкое и сладковатое. Правда, я не поняла пока что.
Изнемогающий от жары Лева пустил коня галопом, хотя Соловый храпел и бил копытом, норовя подняться на дыбы. Рыжий тоже выглядел испуганным. Ивану стоило немалого труда его успокоить, а тут еще и я вмертвую вцепилась, обхватив брата за пояс руками и сцепив пальцы в замок в попытке удержаться.
Пока Иван воевал с конем, а я, замирая от страха, елозила из стороны в сторону по крупу, моля о том, чтобы не угодить под копыта, мы не заметили, как Левушка спешился. Мы увидели его, лишь когда он уже почти вплотную приблизился к колодцу, собираясь взяться за ворот.
— Что он делает? — имея в виду Леву, взволнованно вскричал Иван. — Он разве не чует, что тут серой и гнилью несет за версту?
Теперь я тоже узнала этот запах, вспомнила, как он всю ночь накатывал на нас из отравленного леса, окутывал ковер с подушками. Его источали пасти чудовищ, в извращенной версии календарного мифа стремившихся сожрать солнце. Только поддавшийся мороку Лева не чувствовал ничего.
У Ивана не оставалось выбора. Кое-как отцепив и ссадив меня наземь, он вздыбил Рыжего и обрушил передние копыта коня на сруб. Под землей что-то гулко застонало, и колодец, извергая черную слизь, начал проваливаться под землю, затягивая в гибельную воронку все, до чего мог дотянуться. Мы с Иваном едва успели оттащить прочь Леву и поймать перепуганного Солового.
— Это все из-за того, что опять смалодушничал, благословление духа-хранителя отринул, — оправдывался Лева, спешно разворачивая и надевая безрукавку.
Впрочем, сейчас эта одежка оказалась в самый раз. Как только колодец исчез, в лесу сразу повеяло свежестью и даже сделалось зябко, так что Лева спешно накинул мне на плечи не нужную ему ветровку, поскольку моей требовалась починка, а Иван надел поверх ритуальной рубахи теплую фланелевую.
Я снова пересела к Леве, стараясь его поддержать и даже пытаясь ему помочь управиться с конем, благо за сегодняшний день знаний и практических навыков об этом получила больше, чем за всю предыдущую жизнь. Поэтому слуги Константина Щаславовича решили подкараулить оставшегося одного Ивана.
Хотя утром мы позавтракали остатками вчерашней похлебки, время близилось к ужину, и желудки у всех пели одинаковую докучливую песню, прозрачно намекая, что водой, даже целебной, сыт не будешь.
— Можно подумать, не ел целую неделю, — прислушиваясь к своим ощущениям, озабоченно делился Иван.
Мы с Левой только вздыхали, потуже затягивая пояса. Есть в самом деле хотелось зверски. Желудок, не находя, что ему перерабатывать, настойчиво грыз сам себя.
Мы приближались к границам Медного царства, когда в предзакатном нарядном небе появились розоватые пушистые облака, напоминавшие яблоневый цвет, а в воздухе разлился дурманящий и будоражащий все вкусовые рецепторы запах яблок. Никакой спрей, «идентичный натуральному», не смог бы передать этот дивный аромат, в котором сочетались благодатная щедрость последних дней лета, ожидание яблочных пирогов и сотни кастрюль и медных тазов, наполненных напревающим на медленном огне вареньем.
Более красивой и нарядной яблони я в жизни своей не видала. Отягощенная спелыми плодами, она напоминала уже не невесту в фате, а роскошную женщину в самом расцвете поры материнства, дарящую улыбку Джоконды всякому, кто не понаслышке знает о радости продолжения рода. Сами же плоды, чьи наливные румяные бока выглядывали из-под золотых листьев, смотрелись настолько аппетитно, что, казалось, даже от одного нашего жадного взгляда из-под блестящей кожицы мог брызнуть кисло-сладкий сок. Невольно вспомнилась сказка «Гуси-лебеди». «Поешь моего дикого яблочка», но ведь мы и «простого киселька» пробовать остереглись. Да и яблонька, искушая, шептала совсем о другом.
Кроме уже, кажется, привычной тревоги коней, которые пряли ушами и злобно грызли удила, в ней что-то настораживало. Уж слишком нарочитой выглядела эта щедрость. Как аляповатое рекламное объявление сомнительной конторы, сулящей миллион в один клик, а вместо того просто снимающей деньги со счета.
Я не знаю, почему на этот раз в ловушку угодил именно Иван. Возможно, потому, что вспомнил о деревьях, за которыми с упоением ухаживал у нас на даче и в ботаническом саду МГУ. Или в шепоте золотых листьев услышал голос Василисы?
— Сейчас-сейчас! Потерпи немного. Я тебя освобожу, — услышали мы бормотание Ивана. — Таскать на себе такую тягость. Это ж все ветки переломать можно.
Мы с Левой его удержали. Пока я с наскока повисла у брата на плечах, Лева воткнул в дерево нож, из-под которого тотчас брызнул яд. Морок распался, и мы увидели, что нас завлекает не нарядная красавица, а погибельный анчар из восточных легенд с мертвыми головами вместо плодов. Лева высек огонь, поджег один из оставшихся у нас про запас факелов и бросил. Дерево тотчас вспыхнуло и начало плавиться, как ядовитый пластик, истекая слизью.
И все же наши враги, хоть и не сумели заманить в свои ловушки, а своего добились. Солнце почти погасло, и наползавшая со стороны Нави тьма надвигалась на нас гигантской свиньей, норовя проглотить и отсечь от дороги, проложенной последним солнечным лучом. Мы прибавили ходу, погоняя коней, теряющих силы вместе с уходящим солнцем, и не имея времени, чтобы зажечь факелы. Если мы не успеем до темноты,
