дальше!
– Господа, что вы скажете? – повернулся к его секундантам Брехт.
– Ранение не…
– Это ранение, – разделились мнения.
– А вы, господа, – к своим повернулся Пётр Христианович.
– Это ранение.
И тут произошло неожиданное. Этот Мартынов вытянул из земли саблю, к которой за время этого разговора уже подошли, и бросился с нею на Витгенштейна.
Мать же ж, твою же ж!!! Еле успел уклониться. Секунданты прыснули в сторону, никому под руку психу попадаться не хотелось. У Брехта с собой вообще никакого оружия не было. В шёлковой рубашке стоял. Второй раз увернуться удалось с огромным трудом, сабля пронеслась в сантиметрах от виска, даже волосы шелохнулись на голове от ветерка.
– Стоять! Бояться! – заорал во всю глотку Пётр Христианович и ушёл кувырком под ноги капитану при третьей атаке. Ровно на мгновение замер Мартынов, но этого хватило. Сабля скользнула над катящимся уже к капитану Брехтом, он оказался в шаге от психа и, перевалившись на бок, достал носком сапога по интиму. Омлет.
Капитан выронил саблю и скрючился. Ну, всё, гадёныш! Витгенштейн вскочил и хуком справа вложился со всей силы, злости и испуга. Мартынова подбросило и, пролетев пару метров, он свалился на спину. Ну, нокаут-то точно.
Секунданты капитана бросились к нему, а Брехт подошёл и забрал саблю, мало ли, может егеря все бешеные.
– Он мёртв! – Взвизгнул поручик Гельфрейх. Чего они все визжат? Егерь должен был степенным, как можно семе представить снайпера холерика.
Событие сорок девятое
Мы молоды, как наши надежды, и стары, как наши страхи.
Вера Пейффер
Пока они нас боятся, пусть ненавидят сколько хотят.
Гай Юлий Цезарь Август Германик
Комендантом Константиногорской крепости был генерал-майор Пётр Гаврилович Лихачёв. Он же был шефом 17-й Егерского полка расквартированного в этой крепости. Крепость это не те замки, что во Франции и Англии понастроены и это, конечно, не Брестская крепость со своими ревелинами. В это время каменных крепостей с башнями не строили, это были земляные укрепления с бастионами, и с полубастионами, которые вооружались орудиями.
А вот размеры вполне тем английским замкам соответствовали. Площадь – около трёх десятин. Читай гектар. Тридцать тысяч квадратных метров. Звучит серьёзно, а на самом деле квадрат сто семьдесят метров на сто восемьдесят. И там три батальона солдат. Просто вплотную друг к другу стояли бараки, домики, палатки. Валы с бастионами были не сильно высокими, однако подойти к ним снаружи было не просто, с трёх сторон крепость окружали низменные поймы, которые затапливались водой в весеннее время. В остальное время года, там были трудно проходимые болота. Сейчас в конце мая именно на болото это и походило. Причём зловонное. Отходы жизнедеятельности туда же сбрасывали. Мазохисты, блин. А ещё это прямой путь ко всяким холерам и дизентериям. Сама крепость стояла на надпойменной террасе. Со стороны речки Подкумка она до террасы круто обрывалась вниз. В крепости в 1783 году построили церковь. Церковь была деревянная и, как и бастионы, тоже не сильно высокой. И совсем не великой, и тридцати человек вместить не могла. В ней сейчас и отпевали капитана Мартынова. Брехт туда, понятно, не пошёл, даже в саму крепость не пошёл. Чёрт его знает этого шефа 17-го Егерского полка, что ему в голову взбредёт. Ещё арестует и отправит в цепях в Петербург. Генерал-майора Пётра Гавриловича Лихачёва Витгенштейн не знал. Как так генералы и друг друга не знают?! Так Павел в первые годы своего правления отправил в свои деревни в ссылку больше тысячи генералов. Пойди, познакомься со всеми. Тем более что Лихачёв был на Кавказе, а Витгенштейн в Москве.
На отпевание от их полуэскадрона отправился один майор Парадовский Феликс Осипович. Дождались его и поехали дальше, поспешили убраться с недружественной территории. За два дня нужно было добраться до Нальчика, а до него сотня километров или вёрст. Брехт хотел в крепости попросить проводника знающего кабардинский язык, но раз так сложилось, то просто спросил на рынке в слободе, есть ли желающие скататься за двадцать рублей до Нальчика. Нашлось сразу трое, Брехт взял двоих. Один был старым солдатом, дедок бойкий полжизни провёл на Кавказе и помнил ещё Суворова, который и начал строить эту крепость. А второй был местный дядька бородатый родом из аула Нарткала, что недалеко от Начальника. Ну, это он сам на сносном русском сказал. На карте английской такой аул не указан, так что, поди – проверь. Звали кабардинца Зубер Шогенцуков.
Дорога петляла по ущельям, стояла ужасающая жара и влажность плюсом под сто процентов, всё время мокрый от пота и этой влаги. Брехт Ваньку из коляски своей пересадил на коня, а сам все два дня провёл в разговорах с Зубером. Прямо кладезь информации, особенно если учесть, что ни Витгенштейн, ни Брехт ничего почти о Кабарде не знали.
Даже некоторый слова Пётр Христианович на черкесском пытался выучить. Как-то не задумывался, а оказалось, что кабардинцы и черкесы это по существу один народ, слегка веками разделённый, но язык по сути у них один. Дикий народ? Наверное, у них даже письменности нет. Все предания устно передают из поколения в поколение и при этом свою историю ведут на тысячи лет вглубь веков. Устройство социальное у них напоминает Европу века двенадцатого, ну или Русь в то же время. Князья всем рулят. Единого монарха нет. Князья называются – Пщы. И их не много всего семь семейств. Ещё есть высшее дворянство, этих тоже не много. Зубер всего три фамилии вспомнил, которые Брехт в блокнотик себе записал. А вот дальше шли простые дворяне с причудливым названием кабардей-ворки, и их этих орков чуть не четверть населения. Ну, это как в Польше шляхты, один баран есть – уже дворянин. Или нет – стадо баранов, тогда точно орк. Есть и рабство. Они как-то освобождаются и становятся вольноотпущенниками и вот таких – большая часть населения.
В настоящее время и ворки и пщы плохо относятся к России, а ведь раньше сами просились под руку русского царя и многие их дворяне служили в русском войске, даже большими князьями стали. Например, тот же князь Черкасский, именно отсюда выходец. Но Екатерина решила тут строить крепость Моздок и все роды на русских ополчились. Возненавидели.
Брехт знал, чем закончится. Будет пятьдесят лет, даже шестьдесят вялотекущей войны. Две трети населения предпочтут переселиться к Туркам, которые их отуречат. Уходили к единоверцам, а столкнулись с геноцидом. Но те, кто останутся горя хлебнут не меньше. Лет через двадцать на Кавказ, а особенно
