руки, уронили сигнальные флажки. Ужасная боль, пронизавшая вслед за этим все тело, сковала Маташа. Обессиленный, он упал на сиденье.
— Товарищ капитан, товарищ капитан… — еле услышал Мазаев голос башнера.
Помутневшими глазами Маташ увидел, как башнер наклонился к механику-водителю и прокричал:
— Поворачивай обратно, комбат ранен!
— Отставить!.. — собрав все силы, выдавил Мазаев сквозь стиснутые от боли зубы. — Пусть Зверев поставит машину в укрытие, а вы перевяжите рану.
Комбат хотел приподнять ногу, чтобы башнеру было удобнее ее бинтовать, но острая боль вновь обожгла его, в глазах опять помутнело, а нога не слушалась, одеревенела, стала чужой.
— Товарищ капитан, осколок торчит из разорванного голенища… Сапог не снять, — докладывал башнер снизу, будто из-под земли.
— Вытаскивай осколок, раз мешает, — превозмогая боль, сказал комбат.
Башнер было схватился за торчащий из голенища осколок, но тут же отдернул руку: зазубренный металл еще не остыл и был слишком горячим.
— Вынимай, вынимай, не, бойся, — подбодрил Маташ растерявшегося бойца, а сам до хруста в челюстях сжал зубы: как бы не потерять сознание…
Башнер, наконец, выдернул осколок, стянул сапог. Ему помогал Зверев, выпустивший из рук рычаги управления. Боль несколько утихла, но раненая нога будто налилась свинцом. Здоровой ногой Маташ твердо стоял на днище танка, а раненую приподнял огромным усилием, уперся коленом в сиденье.
— Теперь — вперед! — приказал он экипажу.
Каждый толчок машины отдавался резкой болью во всем теле. Но Мазаев вновь выглянул из башни. Танки его батальона, перевалив через высокую насыпь, наступали с правой стороны дороги, а танки первого батальона теснили противника к лесу. За лесом, клином примыкающим к дороге, вел бой 67-й танковый полк. Оттуда то и дело доносились выстрелы, порой они сливались в общий гул. То и дело ухали взрывы. Над лесом в разных местах поднимались клубы черного дыма, взвивались трепетные языки пламени.
Высунувшись по пояс из башни, Маташ осмотрелся вокруг. Справа и слева от его машины горели танки. Пламя слизало с брони окраску и номерные знаки, звезды и черно-белые кресты, но Мазаев безошибочно находил, где наши, а где немецкие. Их обгорелые почерневшие корпуса стояли вперемешку, иногда впритык один к другому, а вокруг темнели огромными кляксами черные пятна. Трава выгорела дотла, земля обнажилась, обуглилась; на ней еще тлели тонкие, как проволока, стебельки ромашек с поникшими круглыми головками.
То ли потому, что под Перемышлем и Буском, как и здесь, под Бродами, в ходе боя комбату некогда было хотя бы на минуту отвлечься от происходящего, то ли оттого, что не унимавшаяся боль в ноге настраивала его несколько на иной лад, но его впервые так остро поразил и даже ошеломил ужасающий вид недавнего танкового побоища[4]. Сколько на этом сравнительно небольшом клочке земли, вчера еще нежно-зеленом, усеянном полевыми цветами, сгорело металла!.. Сколько человеческого труда за час-полтора превращено в жалкие обломки и прах!..
Не знали тогда участники схватки под Бродами, — и капитан Мазаев в том числе, — что это только начало большой и кровавой войны, навязанной нам гитлеровцами. Не знали масштабов не только всей войны, но даже одного боя под Бродами.
Впрочем, что касается боя под Бродами, то Мазаев догадывался: здесь наша 34-я танковая дивизия и другие части 8-го мехкорпуса встретились с крупными танковыми силами противника, широким клином рвавшимся в сторону Ровно и Дубно. А раз так, то борьба будет нарастать и накаляться.
В правильности своего предположения Маташ убедился, когда догнал свой батальон. Его роты в жестоком бою только что одолели одну группу танков противника, а из-за окутанной дымом рощи волчьим выводком выкатывалась другая, более многочисленная, видимо, еще не тронутая ни нашими снарядами, ни бомбами.
Комбат опасался одного: увлекшись преследованием противника, роты Ковбасюка и Фролова попадут под огонь той группы, что сейчас выходит из-за укрытий. Поэтому, вновь взяв управление батальоном в свои руки, первое, что он предпринял, — это остановил продвижение и приказал своим ротам с места бить по подходившим фашистским танкам. Хотя стрельба велась на значительном удалении, эффективность была высокой. Дело в том, что наши «Т-28», вооруженные 76-миллиметровыми пушками, превосходили в мощности огня немецкие «T-III» и «T-II», и Мазаев в решающую минуту не преминул этим воспользоваться. Стреляя с места, танкисты его батальона били не только точнее, но и интенсивнее. Их чередующиеся выстрелы то и дело сливались в единый, почти непрерывный гул, а перед подходившими немцами образовалась сквозная огневая завеса. Враг замедлил свое продвижение, передние танки остановились, невольно превратившись в неподвижные мишени. Но остальные, выползая из леса, затянутого дымом, напирали на них сзади. Огонь врага усилился, но боевые порядки его стали скученными, бить по ним, тем более с места, стало сподручнее. Лишь наводчик, стоявший у прицела комбатовского танка, медлил и осторожничал.
— Что же вы зеваете, дорогой товарищ? — спросил его Мазаев.
— Раненую ж ногу, товарищ капитан, впопыхах можем задеть, — смутился наводчик.
Мазаева тронула эта забота экипажа, но он, убрав забинтованную ногу подальше от противоотката, сделал лицо строгим и приказал:
— Не обращать внимания! Бейте врага, раз момент такой подходящий.
Танк вздрагивал от выстрелов, и каждый из них отдавался болью в ноге. Через несколько минут напор врага заметно ослаб. Те вражеские бронированные машины, что уцелели от нашего огня, начали полувеером сворачивать вправо, подставляя борта.
— Передайте ротным: усилить огонь! — приказал комбат и еще выше приподнялся над башней. Он видел, как часто и метко стреляют его бойцы. Теперь вспыхивали не только те танки, которые шли перед фронтом батальона, но и те, что свернули вправо. Наступил момент для нового рывка вперед, и Мазаев воспользовался им, передал ротам по радио команду «вперед» и продублировал ее флажками.
Танки батальона мчались через вытоптанный и во многих местах выжженный луг. У опушки рощи догорало еще несколько вражеских машин. С левой стороны рощу обходили «Т-34» из соседней дивизии. Хотя они были на значительном удалении, Мазаев узнал подполковника Волкова, стоявшего, как и он, в башне. С ним Маташ частенько встречался еще на учениях, а с первых дней войны всегда складывалось так, что их подразделения оказывались рядом.
На правый фланг вышел 67-й танковый полк подполковника Болховитина. Маташ повеселел, даже боль в раненой ноге несколько приутихла. Таким широким фронтом нам еще не приходилось наступать. Теперь фланги его батальона надежно прикрыты, можно идти вперед без оглядки, сокрушать все, что встретится на пути.
— Жать, жать, жать! — выхватив у радиста микрофон, кричал он, забыв от нахлынувших чувств об уставных командах.
Не раскрывая планшета с картой, Мазаев по памяти прикинул, на какой рубеж вышли батальон и его
