Я спросила из вежливости:
— А метро у вас строить не собираются?
— Да уже лет сорок идут об этом разговоры, — улыбнулся таксист, — только воз и ныне там. То не было денег, то грунтовые воды мешали, то еще что-то. Так и живем без подземки, а она бы точно не помешала.
Когда мы подъехали к высотке, в которой проживал Заварзин, часы показывали девятнадцать сорок три. Протянув водителю тысячерублевую купюру, я сказала:
— Сдачи не надо, а если подождете меня с полчаса, то получите столько же за обратный рейс.
— Да не вопрос, — улыбнулся таксист.
Тогда я вышла из салона, достала из сумочки и надела тонкие кожаные перчатки и направилась к входу в башню. Мне никто не встретился ни у подъезда, ни у лифта, ни у дверей квартир на десятом этаже, на одной из которых был указан названный Максимом номер. Именно из этой квартиры гремела раздражающая, бьющая по барабанным перепонкам и нервам музыка. Я нажала кнопку звонка, через минуту дверь открылась, и передо мной предстал Заварзин. Но как же он изменился!
Небритый, с всклокоченными волосами, мутным взглядом и мешками под глазами, пахнущий алкоголем, Максим совсем не походил на того элегантного, интеллигентного молодого человека, каким он выглядел зимой в Москве. И даже голос артиста стал другим — нагловатым, ерническим. И этим неприятным голосом он сказал:
— Явились — не запылились, мадам генеральный директор, что же, прошу, входите в жалкое пристанище нищего артиста!
Из прихожей мы сразу прошли на кухню. Здесь на столике стояли почти опорожненная бутылка коньяка, пустые рюмка и две грязные кофейные чашки, пепельница с окурками, лежали рядом с ними смартфон, сигареты, солнцезащитные очки и еще какие-то мелкие вещицы. Я попросила Заварзина выключить или приглушить звук проигрывателя, но он заявил с кривой усмешкой:
— Ничего, любезная Вероника Викторовна, придется потерпеть, вы не в своем директорском кабинете, а у меня дома!
— А вы следите за моей карьерой, — сухо заметила я.
— А как же, ведь приложил к ней руки, — ухмыльнулся Максим.
Он не предложил сесть, да и сам не садился на один из двух присутствующих на кухне стульев. В ней было накурено, работал вовсю кондиционер, но окно хозяин квартиры почему-то не открыл. Я решила не тянуть резину и спросила:
— Так что вам нужно?
— Денег, Ника, а чего же еще, — ответил Заварзин.
— Но мы ведь уже рассчитались, не так ли?
— Да, но ситуация изменилась. Мой проект, увы, провалился, провинциальные зрители не оценили таланта постановщика и презрения к замшелым трактовкам Шекспира.
— И какие же выводы из этого вы сделали?
— О, южноградцы пока не доросли до моего новаторства, я решил ставить свой мюзикл в столице, а это недешево, моя прекрасная бизнес-леди. Короче, мне необходимы срочно еще сто тысяч зеленых, а лучше — сто пятьдесят.
— А если я вам откажу?
Максим молча достал из кармана джинсов какой-то миниатюрный предмет и наушники для плеера, подсоединил их штекером к этому похожему на флешку устройству, подошел ко мне вплотную и протянул провод с вкладышами, не выпуская устройство из ладони правой руки.
— Слушайте, мадам, — сказал он язвительно, — уверяю, вам это будет очень интересно!
И я услышала свой голос и одну из первых фраз нашего январского разговора. Все стало ясно, я вынула из ушей вкладыши и вернула наушники Заварзину, а он с восхищением произнес:
— Да, этот мини-диктофон — шикарная штучка, емкость памяти обеспечивает до шестидесяти часов записи разговора, высочайшая чувствительность, дальность действия несколько метров. Я пишу себя и коллег во время репетиций и выступлений, потом прослушиваю, анализирую. Он лежал в кармане моего пиджака тогда, возле здания МДМ. Помните, я доставал смартфон для отсылки смс?
Я молча кивнула, а Максим продолжил:
— Оставалось лишь незаметно для вас перевести переключатель диктофона в положение «запись» и — voila!
— И что же дальше? — спокойно спросила я.
— Если я не получу денег, то диктофон очутится в полиции, вот и все.
— Но вы могли нанять актрису, имитирующую мой голос!
— Ерунда, современные анализаторы спектра голосовых сигналов докажут, что это не так. К тому же я подробно расскажу о том, что видел покойного Соколова в пижаме, об обстановке в вашем коттедже, о процедуре в ЗАГСе. Вам не отвертеться, Ника, лучше выполнить мою маленькую просьбу!
— Но ведь после такого признания вы и сами станете преступником, получите срок!
— Да, разумеется. Но на моей стороне будет явка с повинной, а истинные наследники вашего мнимого мужа из благодарности наймут мне дорогого адвоката, так что срок может быть условным. А если нет — поставлю спектакль в колонии, я как-то смотрел старый сериал с таким сюжетом.
Заварзин замолчал и выжидательно посмотрел на меня. Он, без сомнения, опять чувствовал себя триумфатором, победно идущим по жизни счастливчиком, а во мне видел лузера, слабую женщину, не способную себя защитить. Я вдруг поняла, что этот красивый и талантливый парень фанатик идолов, именуемых Успехом и Популярностью, что уговаривать и убеждать его бесполезно, что если у него снова случится облом, то он продолжит тянуть с меня деньги. К тому же у меня просто не было сейчас такой суммы наличными, достать ее в короткие сроки будет очень сложно. Я сказала об этом Максиму, но он заявил в ответ:
— Это ваши проблемы, возьмите кредит в банке, займите у своих богатеньких друзей.
Тут снаружи кто-то начал звонить и стучать, потом женский голос потребовал убавить громкость музыки рок-группы. Заварзин недовольно поморщился, вышел в прихожую и грубо ответил, употребив нецензурную лексику. В эти минуты ужасное, но непреодолимое желание начало расти во мне, как раковая опухоль. Он теперь от меня не отстанет, разорит или разоблачит, все мои старания, все пережитые стрессы окажутся напрасными. Всплыла вдруг из памяти чья-то фраза — «шантажист никогда не успокоится». И я достала из сумочки «парабеллум», подняла флажок и отвела правую руку с пистолетом за спину, а когда Максим вернулся на кухню и встал рядом, правым боком ко мне и лицом к окну, быстро приставила ствол почти к его виску и нажала на спусковой крючок…
Щелчок выстрела оказался почти неслышным на фоне рокота хард-рока. Заварзин рухнул на пол, пистолет выпал у меня из рук, а в голове словно включился встроенный компьютер и начал отдавать короткие и четкие команды. Так, моих отпечатков нигде не должно было остаться, это плюс. Далее я сунула в сумочку диктофон и наушники, прошла в комнату убитого и внимательно оглядела ее, открыла и проверила ящики стола и шкафа. Ни ноутбука, ни планшета нигде не было видно, но оставался смартфон, в память которого Заварзин мог скопировать запись нашего разговора. Я вернулась на кухню и хотела было положить его в сумочку, но подумала, что в этом случае полиция поймет, что гаджет Максима кто-то похитил и что этот кто-то, с большой вероятностью, и убил артиста. А так оставалась надежда, что произошедшее сочтут самоубийством в состоянии сильного алкогольного опьянения. Нужно было срочно принимать решение, и биокомпьютер приказал: «Не трогай аппарат, Заварзин был очень самонадеян и не верил в опасность с твоей стороны, копии разговора не существует. А на рукоятке пистолета должны остаться отпечатки пальцев артиста».
