Книга Черная книга - Орхан Памук

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65

В маленькой книжечке, напечатанной в начале второй мировой войны в Хорасане, неподалеку от Эрзурума, Галип увидел на последней странице приписку, из которой следовало (или приписавший хотел, чтобы так думали), что после неудачного покушения на Баязида II, сына Фатиха, многие хуруфиты были убиты и сожжены; тут же был наивный рисунок, изображающий мучения хуруфитов. На другой странице в такой же примитивной манере были нарисованы горящие на костре с тем же выражением ужаса на лице хуруфиты, которые не подчинились приказу Сулеймана Кануни1 отправиться в ссылку. В языках пламени, охватившего качавшиеся тела, проглядывало слово «Аллах» с привычными буквами «алиф» и «лим», но странным было то, что из глаз людей, горевших на огне из арабских букв, струились слезы в виде латинских букв "О", "U" и "С". На этом рисунке Галип впервые встретил комментарий хуруфитов по поводу «Алфавитной революции» 1928 года2, но он не придал этому значения, потому что мысли его были заняты поиском ключа для разгадки тайны, и продолжил изучение материалов из этой коробки.

Галип прочел длинную статью о том, что главное качество Аллаха-это тайна, связанная с «сокрытым сокровищем». Проблема состоит в том, чтобы найти путь и добраться до этой тайны; ведь эта тайна растворена в мире; важно понять, что она содержится везде: в каждой вещи, в каждом предмете, в каждом человеке. Мир — это море взаимосвязей; вкус каждой капли его соли ведет к тайне. Читая статью усталыми покрасневшими глазами, Галип знал, что он проникнет в тайну этого моря.

Поскольку признаки ее есть везде и во всем, тайна — это нечто, присущее любому месту, любому предмету. Читая, Галип очень хорошо видел, как окружающие его предметы становились знаками и его самого, и тайны, к которой он потихоньку приближался; это было как стихи о лике возлюбленной, жемчугах, розах, бокалах с вином, соловьях, русых волосах, огнях в ночи. Занавески, освещенные тусклым светом лампы, старые кресла, полные воспоминаний о Рюйе, тени на стенах, старый телефонный аппарат таили в себе столько историй и значения, что Галип почувствовал, что незаметно для себя, как в детстве, вступил в какую-то игру, он продолжил свои изыскания, испытывая некоторую нерешительность, поскольку совсем как в детстве верил, что сможет выйти из этой пугающей игры, где каждый человек и каждый предмет является копией другого человека и другого предмета, только в том случае, если сможет стать другим.

В начале XVII века некоторые хуруфиты поселились в отдаленных деревнях, покинутых крестьянами, бежавшими от пашей, кадиев, бандитов и имамов во время восстания Джеляля3, который перевернул вверх дном всю Анатолию. Пытаясь разобрать строки длинной поэмы, рассказывающей о счастливой, наполненной смыслом жизни в этих хуруфитских деревнях, Галип снова вспомнил детство, чудесные дни, проведенные с Рюйей.

В те старые, далекие и счастливые времена помыслы и действия были единым понятием. Неразделимыми были вещи, заполнявшие дома в те райские времена, и мечты об этих вещах. В те годы счастья мечи и перья были продолжением не только наших рук, но и душ. В те времена, когда поэт говорил: «дерево», любой мог оживить настоящее дерево в своем воображении, и не надо было долго трудиться и описывать ветки и листья, чтобы указать на дерево в саду. В те времена каждый хорошо знал, что вещи и слова, обозначающие их, очень близки друг к другу, и когда по утрам на эту призрачную деревню спускался туман, вещи и слова, их определяющие, сливались воедино. Проснувшиеся в те туманные утра не могли отделить сон от яви, поэзию от жизни, людей от их имен. В те времена жизнь и истории были настолько подлинными, что никому не приходило в голову спрашивать, что есть жизнь, а что истории. Сны переживались, жизнь толковалась. В те времена лица людей, как и все вокруг, были настолько наполнены смыслом, что даже те, кто не знал грамоты и уподоблял начертание букв знакомым предметам, незаметно для себя начинали читать написанное на лицах.

Поэт рассказывал о стоящем под вечер на горизонте солнце апельсинового цвета и галеонах посреди недвижного пепельно-серого моря; у галеонов, несмотря на отсутствие ветра, надувались паруса, и они двигались, оставаясь на том же месте (поэт хотел показать, что в те далекие счастливые времена люди еще не знали времени); далее следовало описание возвышающихся белых мечетей, каждая из которых была как мираж, что никогда не исчезнет с морского берега, и белоснежных минаретов: Галип догадался, что набрел на Стамбул мечты и жизни хуруфитов, который с XVII века и по сей день остается тайной. Он понял, что истинные хуруфиты прожили свой золотой век в Стамбуле. И еще он понял, что годы его счастья с Рюйей остались позади. Золотой и счастливый век хуруфитов, видимо, был недолог. Потому что, как прочитал Галип, сразу после золотого века, когда тайну было легко разгадать, наступили времена всеобщей смуты, тайна стала исчезать, и все люди, так же как хуруфиты из пустых деревень, чтобы поглубже запрятать смысл некоторых понятий, стали готовить эликсиры из крови, яиц, экскрементов и волосков, с которыми связывали надежды, а кое-кто, чтобы упрятать тайны, стал из своих домов в укромных уголках Стамбула рыть подземные коридоры. Эти оказались самыми удачливыми и уцелели; другие участвовали в янычарских бунтах и потому были схвачены и повешены на деревьях, и когда намыленные петли сжимались на их шеях, буквы на их искаженных лицах трже искажались; ашуги с сазами ходили по ночам в обители на окраинах города, чтобы шепотом поведать тайны хуруфитов, но наталкивались на стену непонимания. Все это подтверждало, что золотой век тайных уголков Стамбула и далеких заброшенных деревень, к несчастью, закончился.

Дойдя до последней страницы старинной книги стихов, края которой были изгрызены мышами, а в некоторых углах приятной на ощупь бумаги разрастался влажный зеленоватый грибок плесени, Галип увидел приписку, указывающую, что более подробные сведения на эту тему можно найти в другом издании. На последней странице между аккуратными строками стихов и датами набора и сдачи в печать, а также адресами типографии и издательства наборщик мелкими буквами вписал длинное корявое предложение, из которого следовало, что выпущенная в Хорасане, недалеко от Эрзурума, «Тайна хуруфитов и ее забвение» — седьмая книга серии и написана она Ф. М. Учунджу, о котором с похвалой отозвался стамбульский журналист Селим Качмаз.

Галип лихорадочно стал рыться в ворохах бумаг, журналов и газет в поисках указанной книги. В конце концов он нашел ее среди газетных вырезок начала шестидесятых годов, неопубликованных полемических статей и странных фотографий. Была глубокая ночь, и стояли пугающая безнадежная тишина, какая бывает, когда объявляется чрезвычайное положение и на улицах города вводится комендантский час.

Внешне книга напоминала часто издаваемые в те годы патриотами-военными книжки типа «Почему мы два века не можем догнать Запад?» или «Как нам выбраться из нищеты?». И посвящение в ней было типичное для книг, издаваемых в провинциальных городах Анатолии на деньги авторов: «Слушатель военного училища! Только ты можешь спасти Родину!» Однако, начав листать ее, Галип понял, что перед ним совершенно иное сочинение. Он поднялся с кресла, перешел к столу Джеляля и, поставив локти с двух сторон книги, начал внимательно читать.

«Тайна хуруфитов и ее забвение» состояла из трех глав. Первая называлась «Тайна хуруфитов» и открывалась описанием жизни Фазлаллаха, основателя учения хуруфи. М. Ф. Учунджу внес в рассказ светскость, описал личность Фазлаллаха не только как суфия и мистика, но и как мыслителя, философа, математика, лингвиста. Насколько он был пророком, спасителем, праведником, мучеником, настолько же, а может, и больше, он был гением, тонко думающим философом; и весьма своеобразным человеком. Поэтому толкование идей Фазлаллаха, как это делают западные ориенталисты, с помощью пантеизма, пифагоризма или кабалистики, означает не что иное, как убийство Фазлаллаха западной философией, против которой он выступал на протяжении всей своей жизни. Фазлаллах был абсолютно восточным человеком. По мнению М. Ф. Учунджу, Восток и Запад разделили мир пополам, и половины эти кардинально расходились в оценке таких понятий, как добро и зло, белое и черное, ангел и дьявол, отрицали взгляды друг друга, находились в неизменном противостоянии. Вопреки желаниям фантазеров, не было никакой возможности сблизить эти два мира, сделать так, чтобы они жили в согласии. Один из двух миров всегда господствовал; один всегда был господином, а это значит, что другой вынужден был быть рабом. В подтверждение этой нескончаемой войны близнецов был приведен ряд исторических событий, полных особого смысла: от гордиева узла (автор писал: «то есть шифра»), разрубленного ударом меча Александра Македонского, до крестовых походов, от двусмысленных букв и цифр на волшебных часах, посланных Гаруном ар-Рашидом Карлу Великому, до перехода Ганнибала через Альпы, от победы ислама в Андалусии (целая страница была посвящена количеству колонн в мечети Кордовы) до завоевания султаном Мехмедом Фатихом Византии и Стамбула, от падения Хазарского каганата до поражения османов сначала у Доппио (Белая Церковь), а потом в Венеции.

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65