благополучная жительница Лос-Анджелеса, с которой они расстались, так как не смогли преодолеть классовые разногласия. В эпоху, когда Гугла еще не существовало, парень решает выяснить, что с его бывшей девушкой произошло.
Так выглядели основные сюжетные наметки, которые мне удалось выделить. Как и прочитанный мной рассказ Дона, его роман отличался столь плотной, столь нарочито безвоздушной прозой, что местами было невозможно понять, что происходит. И под «плотностью» я подразумеваю не плотность, как у Дэвида Фостера Уоллеса, чьи рассказы я как раз тогда читала. За несколько недель до этого мы с Максом ходили на чтения Уоллеса в «Кей-Джи-Би»; народу собралось столько, что мне пришлось стоять в коридоре, и Уоллес, потный, в бандане, когда протискивался мимо меня, направляясь к сцене, случайно задел меня рукой. Сила и мощь его языка завораживали. На следующий день, когда Макс ушел на обед, я стащила у него гранки «Бесконечной шутки» и начала читать за столом; мой пульс участился, и я напрочь забыла о купленном на обед салате. Я вернула книгу вечером еще до возвращения Макса, а по пути домой купила в «Стрэнде» сборник «Девушка со странными волосами» за несколько долларов и спрятала от Дона, который презирал любые покупки и считал, что книжки нужно брать в библиотеке, а еще презирал писателей, которые удостаивались слишком пристального внимания. «Хороший писатель не может написать бестселлер», — говорил он про Уоллеса. Но я теперь знала — Уоллес может все, и он очень хорош. Он не просто отличный писатель, — такие люди, как он, совершают революции в литературе и читательском сознании. Проза Уоллеса была полна жизни, она погружала читателей все глубже в психологический мир персонажей, с каждой страницей делая его более многогранным, снимала многочисленные поверхностные слои, позволяя докопаться до сути. На страницах книг Уоллеса слова оживали. У Дона они казались безжизненными. Не раскрывали смысл повествования, а становились для него помехой.
Чувствовалось, что роман написан неглупым человеком, в нем прослеживалась основная сюжетная линия. Но Дон так и не смог сюжет раскрыть, он упрямо держал его за горло и никак не мог отпустить и дать ему зажить своей жизнью.
Пассажиры начали выходить из автобуса, а я вносила правки: сократить начало, ускорить развитие сюжета, упростить добрую половину предложений, сократить описания и добавить в повествование побольше деталей, чтобы читатель понимал, что происходит, увлекся сюжетом, уловил особенности языка. Дону следовало добавить побольше сцен в настоящем, сократить ретроспективу.
— Джо! — Отец стоял на тротуаре и улыбался.
На нем было светло-голубое поло от «Лакост» и темно-синие брюки на бедрах — отец бессознательно пародировал гангстерский стиль. Волосы спереди растрепались — мама терпеть не могла, когда он ходил с такой прической. Если я и злилась на отца, то вмиг об этом забыла.
— Выглядишь потрясающе, — заметил он. — Просто роскошно.
Поскольку я два часа ехала в автобусе, последнее казалось маловероятным.
— Папа!
Я обняла его, вдохнула его чудесный запах — «Олд спайс» и мыло «Айвори» с легким привкусом пептобисмола[34] и медицинского антисептика для рук, которым он пользовался в офисе. И тут я расплакалась.
— Тихо, тихо… — Отец, удивившись, похлопал меня по спине.
Мои родные вечно мне удивлялись, точно я была пришельцем с другой планеты. Если не наше с мамой внешнее сходство — такое сильное, что выглядело порой даже зловещим (например, однажды моя школьная подруга решила, что на фото восемнадцатилетней мамы изображена я), — я бы заподозрила, что меня удочерили.
— Ну хватит, — сказал отец, — а то я тоже заплачу. А тебе это точно не нужно. Взрослый мужик и плачет… Фу! — Он отстранился и посмотрел мне в глаза.
— Точно, — сдавленным голосом согласилась я.
— Бабушка уже приехала. Ждет не дождется встречи. — Отец указал на парковку. — Пойдем. — И он взял мою сумку.
— Я сама понесу, — сказала я.
— Нет уж, — возразил папа.
Когда на подъезде к дому покрытые пышной листвой деревья клонились над дорожкой, усыпанной черным гравием, а папа подпевал Бенни Гудману, мне вдруг показалось, что мир перевернулся. С болезненным уколом в сердце я поняла, что, возможно, ошиблась. Возможно, роман Дона был гениальным, даже гениальнее «Бесконечной шутки», причем именно благодаря своей непостижимости. Возможно, проблема была во мне.
Вечером зазвонил телефон. Я взяла трубку на кухне — думала, звонит дядя Сол.
— Джо? — раздался низкий голос. Звонил мой бойфренд из колледжа.
— О бо… — начала было я, но осеклась. — Как ты узнал, что я здесь?
— Я позвонил тебе домой и говорил с твоим… ээ… парнем. Это же твой парень, верно? — Я вспыхнула и чуть не расплакалась, услышав это. — Джоэл про него рассказывал.
Джоэл был бывшим парнем Селесты; она бросила его примерно через год после переезда в город, хотя они по-прежнему общались, что приносило мучения им обоим.
— Я… я… — Я не могла говорить: в горле встал комок.
— Да все в порядке, — почти шепотом ответил мой бойфренд.
Он всегда говорил тихо, даже когда все было действительно в порядке. Это мне в нем и нравилось — когда он говорил тихим, бархатистым голосом, нанизывая слова друг на друга, он словно обращался только ко мне.
— Я все понимаю. Правда. Тебя тут ничего не держало. Ты всегда хотела быть самостоятельной. Не просто моей девушкой. — К своему изумлению, я поняла, что парень прав. — Ты получила мое письмо?
Я кивнула, не в силах произнести ни слова.
— Получила, — наконец ответила я и оглянулась проверить, нет ли рядом родителей или бабушки.
Те, кажется, еще одевались в другой части дома. Дотянув шнур до гостиной, я села в старое мамино кресло-качалку.
— Я хотел извиниться за письмо. Я очень злился, когда писал его. И со зла наговорил лишнего. На самом деле я так не думаю.
— Не извиняйся, — сказала я. Быстрыми горячими ручьями покатились слезы. — Прошу. Не надо. Я заслужила. Ты вправе злиться.
— Письмо…
— Я его не читала, — призналась я, не дав парню договорить. — Оно уже месяц лежит у меня в сумке.
— Ты его не читала, — повторил он и рассмеялся. Я любила этот смех. — Но почему?
— Боялась, — ответила я и громко всхлипнула.
— И не зря! Я очень злился, когда его писал. — Бойфренд снова рассмеялся. — Я поэтому и звоню. Я больше не злюсь на тебя. Но то письмо… я должен был его написать. Ты очень меня обидела. Очень. Это было ужасно. — Мне было невыносимо это слышать. — Не хочу один жить в этой квартире. Это ужасная квартира. Депрессивная.
Я внезапно тоже рассмеялась, как мне показалось, впервые за долгие месяцы. За много-много месяцев.
— Ты прав, она
