class="p1">В дощатое, с железом, ущелье между теплушек и грузовых платформ со злым недовольным ржанием, топотом, треском гравия из-под копыт ворвался, теснясь и толкаясь, маслянисто-каштановый поток лошадиных крупов, чёрно-гривастых голов.
– А ну, наподдай! – первым сообразил пользу от происходящего машинист и сам же потянулся не к петле сигнального свистка, а к крану полноценного гудка.
Медный духовой рёв панически вздыбил конские хвосты в узлах-узорах плетения, по которым сразу можно определить…
– Уланы? – предположил Кирилл, невольно прикрываясь локтем от гравийной шрапнели, выбитой подковами.
– Уланские коники! – расплываясь в дежурно-умиротворённой улыбке, согласился Храпов.
– Теперь драгунские! – раскатисто донеслось откуда-то сбоку.
И в опасной близости к паровозу через пути перемахнул гнедой жеребец без седла, но с дорожным знакомцем Кирилла на спине.
С драгунским капитаном.
– Я вообще-то одного только хотел. Себе, – молодцевато подкрутил ус лубочно раскрасневшийся всадник. – А потом вижу: куда-то наш эшелон собрался, а немец явно пускать не хочет. Вот я и подумал: а ну как «В кучу – кони, люди…»? В смысле – немцы, кони…
Наш гордый Варяг…
Затор из конских тел пошёл на пользу делу.
Даром, что привычные даже к артиллерийской пальбе, но, оказавшись вдруг между вагонами одного и штабелями брёвен другого состава, да под рёв паровозного гудка, – уланские кони ополоумели. А когда ещё и стальные оводы начали жалить…
Копыта вздыбленных гнедых разогнали немцев резвее миномётных фугасов. Тогда как от стального сородича, от паровоза с его истошными воплями – прянули в сторону даже хромые лошадки.
Завал разобрали мигом. Времени, пока, опомнившись, снова хлёстко начали бить пули, выбивая щепу из брёвен и стен вагонов, клочья мяса из конских боков, – хватило.
Хватило даже на то, чтобы на тамбурные площадки грузовых вагонов в открытые, где можно двери успели вскочить остатки майорского «ополчения», – кто смог, кто успел.
Кого не отдёрнула назад за подол гимнастёрки последняя пуля.
Как Ваську.
Едва он успел вскрикнуть:
– Кирка! – вспрыгнув на подножку кабины машиниста.
Едва только:
– Васька! – схватила его за рукав сестра.
Как гефрайтер Борге, закатившийся под стальной блин колёсной пары, нашёл, наконец-то, в себе смелость проявить тевтонский дух.
Пальнул-таки из «маузера» куда-то в сторону паровозного пара – так вернее. А то дух духом, а грех брать на душу… – пока удавалось не брать.
И в этот раз удалось.
Мигом спрыгнувший следом брат Кирилл долго тряс и ощупывал младшего, шепча и крича:
– Где?! Жив?! Куда?!
Пока не добился вполне внятного стона:
– Нога…
Всего-навсего икру пробило навылет.
Можно было даже доковылять-догнать только набирающий ход состав, да больно уж грохнулся Васька головой о щебёнку, «поплыл». И теперь оставалось только смотреть, как площадку последнего вагона догоняет бог весть откуда взявшийся командир жандармского конвоя капитан Удальцов, а солдат Храпов, по обыкновению своему улыбается, курит – посасывает «козью ножку», и будто не слышит истерических воплей:
– Руку! Руку дай, ирод!
Но особо любоваться картиной возмездия было некогда. Сзади уже густела и приближалась перекличка немецкой речи.
– Давай, Варяг, поднимайся, – потянул на плечо Васькину руку брат Кирилл. – Не бойся. У меня тут самолёт есть. Доскачем в три ноги. Ты уж сколько просился полетать у меня? Вот и полетаем…
Хроника Дарданелл. Ход операции
25 февраля вице-адмирал де Робек на «Вендженсе» возглавил атаку прямо в устье пролива, и турецкие и германские артиллеристы, не выдержав неравной борьбы, отошли к северу. В следующие несколько дней отряды морской пехоты и матросов были высажены на берег, и на Троянской равнине и оконечности полуострова Галлиполи они взрывали брошенные орудия, разбивали прожектора и разрушали орудийные платформы.
Но скоро турки вернулись в Кум-Кале и на мыс Хеллес и сильным ружейно-пулемётным огнём отогнали британский десант. И начали успешно действовать против флота полевыми орудиями; они пережидали обстрел корабельной артиллерией, а потом выдвигались на прежние или запасные огневые точки. Часто случалось, что с батареями, которые британцы считали уже подавленными утром, приходилось вновь воевать после полудня.
На линкоры это едва ли действовало, но для невооруженных тральщиков было опасно, особенно в ночное время в фарватере ниже Чанака, где их мгновенно выхватывали прожектора из темноты, и моряки подвергались изматывающему обстрелу.
Адмиралы оказались в раздражающей ситуации: их сдерживала не мощь противника, а его неуловимость. Тральщики не могли двигаться вперед, пока не будут подавлены береговые батареи, а линкоры не могли подойти достаточно близко, чтобы подавить орудия, пока не будут убраны мины.
«В нас стреляли со всех направлений, – вспоминал капитан Роджер Кейс. – Стреляли с холмов и батареи шестидюймовок, перекрывающих минные поля на обеих сторонах пролива. Несмотря на все наши усилия подавить прожектора, это было равносильно стрельбе по луне».
Четыре из шести тральщиков прошли над минным полем ниже Чанака, не опуская тралов, а один из оставшейся пары вскоре задел мину и взорвался.
ГЛАВА 18. НОВОГЛИНСК КУРСКОЙ ГУБЕРНИИ
Отчего это кирпичные глины, которые нашёл тут отец-основатель уездного городка заводчик Корнев, новые?
Этого уже и старожилы не помнили – старцы с расчёсанными бородами, что сидели с краю базарной площади на своеобразной такой лавочке, стволе акации, поваленной бог весть в какую давность. Трухлявой со спиленного торца, отполированной прохожими и знакомыми задами до бронзового блеска.
Кирпичный завод, несмотря на чёрную древность своих бревенчатых цехов, пыхтел паром и дымом новейшего Обуховского пресса.
Из допотопной галантереи, которую ещё наполеоновские солдаты грабили – звучал модный сопрано Кавальери в медной раковине граммофона.
Резко квакнув клаксоном, разбудил извозчичью лошадь господина исправника – «Fiat Modello Zero», странно квохчущий железным «свиным рылом»…
Просвещённые Новоглинские старцы на трухлявом стволе акации читали не только «Губернские ведомости», но и, поправив зверской гримасой монокль в глазу, один из них передал другому прошлогодний «Русский спортъ». Так что, последующее происшествие никакого суеверного ужаса у аборигенов не вызвало.
А случилось вот что. В перспективе единственной прямой и местами даже мощёной улицы Статской послышался волнообразный стрекот.
Потом появился и…
– Аэроплан, – заметил один старец другому на тугое ухо, указывая «Губернскими ведомостями» на разрастающееся в размерах насекомое.
– Перелёт какой-то! – со знанием дела гаркнул в ответ тугоухий читатель «Русского спорта» и для пущей доказательности сунул под нос первому разворот газеты с размытой фотографией согнутого велосипедиста: «Рекорд Франции…»
И, действительно, аэроплан с малопонятными обозначениями на птичьих крыльях, неровно, но ритмически тарахтя, проскочил над крышами галантереи и москательной, едва не чиркнув по зелёной жести. Повторяя панические скачки переполошенных кур, пробежал по булыжникам базарной площади, ювелирно вписавшись между собственно базаром и соборной Петровской церковью, – и затих, чихнув в последний раз копотью.
Один пилот что-то ещё искал под панелью
