нами на всех выступлениях. С его приходом начались все эти «несчастные случаи». У любого другого не хватило бы ума, фантазии, придумать то или иное «несчастье». Он самый старший из вас и, следовательно, знает больше. Так что можешь не отпираться — это ты!
Тишина. Все смотрели исключительно на меня.
— Я самое слабое звено! — громко произнес я. — Выходит так?
— Не заговаривай нам зубы! — сказал Сергей Дмитриевич. — Признайся!
Я встал и, хотя не видел их столик, заговорил:
— Я не лейтенант Коломбо и уж тем более не Эркюль Пуаро, но прояснить кое-что могу…
— Давай, Игнат, признавайся, и закончим год мирно! — произнес Алексей.
— Не спеши, Леша!
— Да что ты можешь нам сказать… — начала женщина, но я ее перебил.
— А вы сначала послушайте!
— Ладно, пусть скажет последнее слово, а уж потом мы его отправим кое-куда! — сказал мужчина.
Я обвел всех присутствующих взглядом.
— Как я и предполагал с самого начала, все вы думаете, что это делаю я? Всем свойственно ошибаться…
Любовь Васильевна хотела что-то возразить, но ее остановил муж:
— Не перебивай, пусть закончит! — шепнул он.
— … Без дела не сидел и я, а продумывал разные варианты…
— Не, ну мозги парит! — в полголоса произнес Алексей.
— … с самого начала я подозревал Иннокентия!
— Меня?
— Да, тебя. Встань, пожалуйста!
— Зачем?
— Встань-встань!
Мальчик поднялся, а я обошел его и остановился за спиной.
— После того, как он подбросил обезглавленную крысу в томатном кетчупе нашей драгоценной Анюте, все грехи я списывал на него…
Иннокентий покраснел, хотя кроме меня этого никто не видел.
— … он тоже был на всех выступлениях и репетициях!
— Уверен? — спросила Любовь Васильевна.
— Почти… на всех, а при первом моем появлении в цирке, после того как я увидел гимнастку на шесте Евгению Фоменкову, спросил у него: «А эта палка никогда не ломалась?» На следующей репетиции она была сломана. Разве не так?
— Это правда? — удивилась руководитель.
Молчание.
— Это правда?
— Да.
— Почему ты раньше не говорил?
— Здесь не было ничего важного.
— Не было? Так, может, это тогда ты…
— Стоп! — перебил я. — Не будем делать поспешных выводов. Как уже говорилось ранее, я тоже думал, что это он, но… но и я ошибаюсь! Можешь сесть! Чем больше проходило выступлений и репетиций, тем больше я убеждался, что это делает Вероника!
— Я? — ее удивлению не было предела.
— Та-а-ак, — произнес Сергей Дмитриевич. — Это уже становится интересным. Долго крутит. Все равно мы знаем, что это он!
— К сожалению да, Вероника! В один прекрасный вечер, сам того не ведая, я пошел следом за тобой и нашел вот это!
Я достал из кармана пиджака ту самую видеокассету.
— По всей вероятности она выпала из твоей сумочки.
— Из моей?
— Послушай, Игнат, а не сильно ли ты перегибаешь палку? — не выдержала Любовь Васильевна.
— Я уже заканчиваю!
— Давно пора.
— Единственное, что я могу сказать тебе — сожалею…
— Но это не я!
Я улыбнулся.
— … сожалею, что тебе пришлось выслушать все эти бредни. И на сей раз я ошибся, сделал поспешные выводы и сам же в них запутался.
— Похоже, это пустая трата времени! — тихо сказал звукооператор.
— Третий и последний, кто меня интересовал, был Алексей! — указал я на сидящего за соседним столиком мальчика. — И вот тут-то не все так гладко!
— Я?
Он испугался.
— Я многократно все проверил, но оставалась одна маленькая деталь, которая не давала мне покоя — выступление в Вязьме! Алексея там не было! Я не знал, что делать!
— Вот видите! — улыбнулся мальчик. — Он тянет время.
— Последнее, что мне оставалось — поставить вот этот небольших размеров диктофон в одну из двух комнат — либо к Иннокентию, либо к Алексею. Я сомневался в выборе. Веронику я отбросил сразу же, так как ее болезнь подтвердила ее чистоту и абсолютную невиновность во всех происшествиях.
Я улыбнулся девочке и хотел продолжить, но…
— Это уже чересчур! — крикнул Сергей Дмитриевич, вставая с места.
Игнорируя его слова, я достал крохотных размеров диктофон и поставил его на стол.
— К счастью, я сделал правильный выбор и, слава Богу, что я поставил его около двери в комнате Алексея.
— Это очередной раз подтверждает, что ты можешь проникнуть в любую комнату, значит, ты можешь запросто сделать грязные делишки и, закрыв дверь, со спокойной душой идти спать. С помощью чего ты открываешь комнаты? Отмычка? Шпилька? — все более распалялся мужчина.
Как будто меня это не касалось, я продолжал:
— То, что я услышал, заставило убедиться в том, что это он. Надеюсь, вам это вскоре станет ясно.
Я нажал на кнопку воспроизведения звука.
— Это мне? — спросил девичий голос, принадлежавший явно Фоменковой.
— Да, с днем рождения! — голос мальчика, по всей вероятности Алексея Рублева. — Но говори все же потише, нас могут услышать!
В диктофоне что-то щелкнуло, зашипело, и голос стал тише.
— Но у меня же он завтра!
— И что из этого? Завтра может и не настать!
Недолгое молчание.
— Я тебя не понимаю!
— Ничего страшного, надейся на лучшее!
Вновь тишина.
— Но зачем такую дорогую вещь?
В словах Евгении чувствовалась радость. Видимо, она была не готова к этому. К чему?
— Отец сам выбирал.
— Но почему именно сотовый? Для него я еще пока слишком маленькая, да и откуда возьму деньги на оплату?
— Это неважно и…
Выключив диктофон, я посмотрел на Женю и Лешу. Девочка молчала и смотрела на скатерть, будто пытаясь рассмотреть прыгающих по ней микробов. Ее выручил мальчик:
— Ну и что из этого? Да и вообще, как ты мог без спроса влезть в наши гримерки? Это очередной раз доказывает, что только ты мог с легкостью заменить поломанные вещи на новые, а…
— Мог, но у меня что, цирковая фабрика по производству реквизита?
— А кто тебя знает?
Все сидели тихо и с напряжением пытались разобраться в предоставляемой информации, которая, по всей вероятности, никак не хотела укладываться в голове присутствующих.
— Ладно, сядь и успокойся, а я выскажу предположение, последнее за сегодняшний вечер и если все не так, как я думаю, то признаю все, без исключения. Итак, я начинаю!
Мальчик сел и, не сводя глаз, наблюдал за мной.
— Начинаешь? — удивился Сергей Дмитриевич. — Да, по-моему, ты битый час пытаешься отвести от себя подозрения, но ничего не получается.
— Один момент! Нужно поставить финальную точку! Итак. Не могли бы вы мне помочь, Любовь Васильевна?
— Да!
Голос был удивленный и ничего не понимающий.
— В каком месяце пришел к вам Алексей?
— … в двадцатых числах января, — подумав, ответила она.
— Значит, я думал правильно.
