— Никогда не слышал ни мелодию, ни название, — отозвался Михаил, — а такую мелодию, я думаю, не забыл бы. Не наиграете потом?
— Тут не гитара нужна, здесь даже рояля будет маловато, скорее полковой оркестр должен быть… Это же лучший русский военный марш из всех, что были и будут. Неужели его еще не написали?[29]Ну как с этой войной немного разберемся — ноты запишем обязательно. Ибо как бы ни пошла история, а война эта в русской истории далеко не последняя…
С площадки маяка было видно, как на линии горизонта к белоснежному борту госпитального судна подлетал дымчато-серый японский крейсер. Через полчаса, уже в сумерках, они бок о бок продолжили движение. После беглого досмотра «Акаси» проводил «Монголию» через минные поля, и наутро они разошлись навсегда. Досмотрев морской спектакль, Балк с Михаилом, не торопясь, спустились вниз по винтовой лестнице. Но спустя всего три часа им пришлось в кромешной темноте снова сломя голову по ней нестись. На этот раз вверх.
Уважительно растолкавший ночью товарищей командиров вестовой доложил, что «на море что-то такое затевается, прожектора и взрывы на горизонте, а на миноносцы это не похоже, да и не должно их сегодня вообще быть». Спешно добравшись до верха маяка, Балк с Михаилом стали в четыре глаза вглядываться в ночь. Далеко в море, почти на горизонте, были видны вспышки орудийных выстрелов, метание прожекторов и далекое моргание морзянки, которое из-за расстояния прочитать было невозможно.
— Если бы это были наши, то связались бы с нами по радио, у нас на «Муромце» радиовагон зачем? И всему флоту об этом известно… Любезный, — рассудительно обратился Балк к вестовому, — метнись на бронепоезд, узнай, были ли радиограммы. И если были, то почему эти сукины дети Маркони нам ничего не доложили?
Вестовой, однако, не успел добежать даже до низа лестницы. Примерно на полдороге его сбил с ног летящий по лестнице вверх матрос с радиовагона. Долетев до верха, он смущенно протянул бумажку с радиограммой Балку и, пока тот был занят чтением, почему-то попытался сразу сбежать обратно по лестнице. Однако был остановлен резким и властным движением руки Михаила.
— Были ли телеграммы до этой, товарищ боец? — грозно спросил он.
— Товарищ Михаил, — из-за того, что матросик буквально плюхнулся на колени, его реплика более всего походила на старорусское «не вели казнить, великий государь», — у нас Васька Клинов случайно рубильник с питанием перекинул, и с вечера приемник не работал! Только десять минут как разобрались, включили!
— А я-то думаю, чего это Петрович с места в карьер! — мрачно отозвался из-под фонаря Балк, протягивая Великому князю бланк. — Немедленно обесточить крепостное минное заграждение и включить маяк!
Телеграмма гласила следующее: «Вася, за кол ебалк, сколько можно ждать? Немедленно дай свет на маяке. „Урал“ уже по счислению вылез на мины, на хвосте Камимура и Того. Просыпайся, сукин сын, кол тебе в задницу».
— А это не могут быть японцы? — осторожно поинтересовался Михаил. — Сейчас подойдут, высадят пару батальонов прямо на пирсы, и все. Удар с тыла нам парировать просто некем.
— Нет, ваше высочество, гарантирую, это Руднев. Видите — два раза «кол» в телеграмме? Это мой позывной… Из той жизни… — уже шепотом добавил Балк и продолжил в полный голос: — Похоже, к нам явилось долгожданное подкрепление. Помните, мы с вами и Кондратенко прикидывали, как лучше нанести удар парой полков, чтобы отбросить японцев от Артура обратно на перешеек?
— У нас тогда, кстати, ни черта не вышло, даже на бумаге! Может, лучше ими просто оборону усилить?
— Ноги от нас ждет чего угодно, только не наступления. А удивить — значит победить. Если из этих двух полков хоть один батальон доберется до позиций японской артиллерии, то дело будет сделано. Может, не сразу, но, уничтожив артиллерию от Артура, мы японцев точно отгоним. Теперь ты, заразоид радиофицированный, — матрос-радист с «Муромца», к которому и относилась последняя фраза Балка, напрягся не на шутку — тот ругался очень редко и только в исключительных ситуациях, — немедленно передайте в Артур для Кондратенко. «Вариант Герострат отменяется, работаем молот и наковальню». Сейчас я тебе лучше напишу, а то опять чего-нибудь перепутаете…
— Что это за Герострат с молотком? — шепотом поинтересовался у Михаила Ржевский, который был уже повышен в звании, но почему-то упорно всеми, кроме рядовых, именовался поручиком.
— Мы заранее с Кондратенко, Макаровым и Стесселем обговорили варианты наших действий, помните, они на «Баяне» сразу после прорыва японцев подходили? «Герострат» — мы больше не можем держать Дальний. По этому варианту мы взрываем пирсы, топим на фарватере все баржи, что есть в порту, и уничтожаем все управление крепостным минным полем, чтобы японцам его не отключить было. А нас снимают миноносцы, всех, кто прорвется к порту. А «Молот с наковальней» — это то, что мы попробуем сделать сейчас. Японцы с нашей стороны наступления не ждут. Хоть они и докладывают, что в Дальнем окопалась целая дивизия (Ржевский с готовностью хохотнул над перехваченным донесением Ноги, в котором гарнизон Дальнего оценивался в дивизию вместо неполного полка, ржали все), это скорее для оправдания собственного топтания. Из Артура попробуют организовать атаки по всему японскому фронту, скорее, правда, демонстрационные. Мы же силами двух прибывших полков должны прорваться к позициям артиллерии. Из-за рельефа местности количество мест, где можно установить орудия, у японцев весьма ограниченно.
После включения маяка Балк приказал «отмигать» флоту: «Мины обесточены, добро пожаловать». И, не удержавшись, в качестве мести за Кола, добавил: «Петрович». Спустя примерно час, разослав по батальонам приказ «готовиться к атаке», Балк наблюдал, как к причалу величественно подходит первый транспорт. Впрочем, как тотчас же выяснилось, наблюдал не только он.
С противоположного берега бухты Дальнего, занятого японцами, засветили прожектор, который уперся в черный борт выкупленного в Германии лайнера. Через минуту по освещенному кораблю открыли огонь два орудия, установленные рядом с прожектором. Судя по столбам воды, поднявшимся в месте падения снарядов, калибр сюрприза был не менее ста двадцати миллиметров. Японцам, похоже, надоели русские миноносцы, каждую вторую ночь прорывающиеся в Дальний со снабжением и подкреплениями. И они, как намедни и предсказывал Балк, решили устроить им артиллерийскую засаду. Но одно дело расстреливать с трех миль миноносец, которому толком и ответить на такой дистанции нечем. А вот войсковой транспорт, да еще прибывший в составе целой эскадры — это совсем другой коленкор… Если бы японские артиллеристы знали, что прилетит им в ответ на их снаряды, они бы, наверное, огня вообще не открывали.
Первым ответил сам транспорт, на носу и корме которого были установлены по одному шестидюймовому орудию, но это были только цветочки. По обнаружившим себя орудиям радостно отстрелялись и канониры других двух транспортников, отрываясь за месяцы учебы без возможности пострелять по настоящему, живому противнику. А добавил огоньку «Варяг», который шел, несколько отстав от лайнеров, прикрывая их от возможных атак миноносцев. В отличие от наводчиков с транспортов, его артиллеристы не только были полны энтузиазма, но еще и умели стрелять. На позиции японских пушкарей обрушился град шестидюймовых снарядов. Менее чем через пять минут на месте батареи была качественно перемешанная каша из земли, металла, мяса и костей. Последнюю точку поставил «Сисой Великий», два двенадцатидюймовых снаряда которого были абсолютно не нужны для подавления японских орудий, но весьма порадовали высаживающуюся русскую пехоту. Из выпущенных японцами девяти снарядов в транспорт попали два. В ловушку для пескарей случайно заплыла акула…
