Книга Эта ласковая земля - Уильям Крюгер

«Что это?» – показал Моз.

– Понятия не имею, – сказал Альберт.

– Ангел. – Выражение лица Эмми говорило, что она верит в это.

– Кто бы это ни был, у нее потрясающий голос, – сказал я. – И только послушайте эту трубу.

– Горн Гавриила, – сказала Эмми.

– Про это не знаю, но он явно знает свое дело. – Я повернулся к Альберту. – Надо посмотреть, как думаешь?

– Не всем сразу.

– Я не останусь, – сказал я.

– Я тоже хочу пойти, – сказала Эмми.

Моз показал: «Один за всех, и все за одного».

Альберт еще мгновение взвешивал варианты.

– Хорошо, – сказал он, сдаваясь. – Но мы должны быть осторожны. За наши головы дают пятьсот долларов. Тут даже ангел не устоит.

Мы покинули песчаную отмель, поднялись по пологому берегу и миновали узкую полосу деревьев. С другой стороны проходили железнодорожные пути, за ними широкий луг, а за лугом – город. Небо все еще было затянуто, и отражение городских огней делало низкие тучи похожими на дым над бушующим пламенем. В центре луга стоял огромный шатер в окружении палаток поменьше. Большой шатер был ярко освещен внутри, и по матерчатым стенам двигались тени. На лугу стояло много автомобилей.

– Цирк? – спросил я.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы цирковой оркестр играл религиозную музыку? – сказал Альберт. – Это собрание возрождения[25].

– Что такое возрождение? – спросила Эмми.

– Идем посмотрим. – Я двинулся вперед.

Альберт схватил меня за руку:

– Слишком рискованно.

С запада подул легкий ветерок. В мокрой одежде нам стало холодно. Эмми обняла себя и задрожала.

Моз показал: «Эмми замерзла и промокла. Шатер – укрытие».

– Она во всех газетах, – сказал Альберт. – Кто-нибудь может узнать ее. Ночной Ястреб узнал.

Я понюхал воздух:

– Чувствуете?

– Еда, – сказала Эмми.

– Хорошая еда, – сказал я. – Клянусь, запах идет из того большого шатра.

Моз рьяно жестикулировал: «На этих собраниях кормят?»

– Не знаю, – сказал Альберт.

– Альберт, пожалуйста. – Эмми посмотрела на него умоляющими глазами. – Я ледяная. И очень хочу есть.

Эмми надела кепку, которую выдал ей Альберт.

– Опусти козырек пониже, – сказал я. Она послушалась. – Вот, Альберт. Ее лица почти не видно.

Брат уступил.

– Мы с Мозом пойдем первыми. Если все в порядке, подадим знак.

Пока мы шли через луг, в большом шатре вновь заиграла музыка. Я узнал гимн, который слышал на службах, проводимых Брикманами в спортивном зале Линкольнской школы – «Повелитель всей надежды». Прекрасный ангельский голос вознесся над остальными голосами и музыкальными инструментами. Этот голос обращался к глубинной человеческой тоске, живущей не только в тех, кто уже был внутри шатра, но и во мне тоже. Мы с Эмми остались ждать у входа, пока Альберт с Мозом отправились на разведку. Музыка кончилась, и я услышал, как заговорила женщина. Появился Моз и дал нам знак заходить.

Внутри шатер освещали электрические лампочки, висящие на столбах. Скамьи стояли рядами, оставляя по центру проход, который вел к помосту, на котором стояло пианино, а за ним складные стулья, на которых сидели несколько музыкантов со своими инструментами. Над помостом висела растяжка с надписью «Исцеляющий крестовый поход “Меч Гидеона”». В центре помоста стояла женщина. У нее были длинные гладкие волосы цвета лисьего меха, и она носила просторный белый балахон, длинный подол которого тянулся за ней шлейфом. Шатер был заполнен чуть больше половины, в основном пожилыми мужчинами и женщинами, одетыми не лучше, чем мы сами. Тут и там мелькали дети, так что мы не выделялись. Альберт с Мозом сидели рядом на скамье слева от центрального прохода. Мы с Эмми сели с другой стороны. В шатре было тепло, но Эмми прижалась ко мне, и я чувствовал, как она дрожит. Сильно пахло едой – куриный суп, решил я, – но я нигде его не видел.

– …и поэтому мы боимся, – говорила женщина в белом балахоне. – Боимся голода, боимся лишений, боимся сегодняшнего дня и боимся, что завтра будет не лучше, а то и хуже. В эти темные дни мы ужасно боимся потерять работу, дома, боимся, что наши семьи разлучатся. Мы неохотно открываем дверь постучавшему: вдруг там поджидает дьявол с взысканием по закладной в руке. Мы падаем на колени и молимся Господу об избавлении от всех этих горестей. Мы смотрим в небеса, надеясь увидеть знак, что будет лучше.

Она стояла в центре помоста, под яркими огнями, ее длинные волосы были похожи на поток мерцающих углей, балахон – на чистый снег, ее глаза были такими ясными, что даже из дальнего конца шатра они казались молодыми зелеными листочками ивы. Она широко раскинула руки, и ткань ее балахона распахнулась, как будто у нее вдруг выросли крылья. На помост поднялся мужчина и вручил ей деревянный крест почти с нее высотой. Она взяла его в руки и высоко подняла, и свет в шатре потускнел, пока не осталась только одна лампочка, за ее спиной. Она с крестом отбрасывала длинную тень на все скамьи и сидящих на них людей.

– Знак уже был дан нам! – воскликнула она красивым голосом, как у соловья. – Это обет, пропитанный кровью, произнесенный в агонии и с любовью. Отец, прости им. – Она подняла крест выше и провозгласила: – Отец, прости им. – Она опустила крест и вместе с этим понизила голос и произнесла мягко и мелодично: – Отец, прости им. Братья и сестры, Господь так любил мир, что отдал своего драгоценного единственного сына, чтобы спасти нас. Этот Бог никогда не отвернется от вас. В самые темные времена, даже когда в дверь стучится Сатана, Бог рядом с вами. Даже когда вы уверены, что так глубоко погрязли в грехе, что потеряны для него, Господь с вами, и он прощает ваши грехи. Он просит только, чтобы вы верили в него всем сердцем, всем разумом и всей душой.

Она улыбнулась чудной улыбкой, и Эмми отлипла от меня и подалась вперед, словно притянутая мощным невидимым ветром.