вид имеющем архаичный, в нитяных носках и форменных офицерских ботинках, притом что военного билета мы не нашли в квартире.
Судебный медик распрямился и попросил помочь переложить тело на пол с кровати. Они с Мигулько осуществили эту операцию довольно легко, так как дедушка, видимо, питался скромно и весил, соответственно, немного.
И при взгляде на пустую кровать Горчакова осенило. Он пошарил под подушкой, приподнял матрас и обнаружил там, под матрасом, целый архив. Толстую потрепанную записную книжку, какие-то карточки россыпью, похожие на библиотечные, заполненные еще чернильной ручкой совершенно неразборчивым почерком. Наконец, копию приговора от 1978 года, напечатанную под копирку на папиросной бумаге. Приговором осужден был Горохов Петр Наумович по ст. 88 Уголовного кодекса РСФСР за сделки с валютными ценностями. Ладно, почитаем, разберемся. Но приговор — это уже интересно. Это может значить, что есть какие-то связи, тянувшиеся из тех лет, из зоны. Кстати, заточка — любимое оружие для разборок на зоне. Надо же, как стремительно закручивается пружина, подумала я. Приехали практически на некриминальный труп, типа — пожилой человек врача не дождался. А тут на тебе — удар заточкой в сердце, фантастические деньги, неизвестно куда канувшие, плюс связь с преступной средой. Редко кто из валютчиков, отсидев, завязывал с прошлым. Разве что те, кто случайно попался на какой-то мелочи. А вот те, для кого это был промысел, из него не уходили.
Конечно, с осмотром мы провозились допоздна. Битых два часа переписывали и складывали разорванные банковские бандерольки. Но оказалось, что это была еще не самая волнующая находка.
Настал момент, наиболее приятный в осмотре трупа: заполнение сопроводительных документов в морг. Этот момент означает, что протокол осмотра написан и вскоре можно расслабиться.
— Машенция, не в службу, а в дружбу, нарисуй сопроводиловку, — попросил меня упарившийся Лешка.
Я послушно взяла паспорт старого валютчика Горохова Петра Наумовича, переписала его данные в бланк и выронила из паспорта сложенный листок бумаги. Упрекая себя, что не посмотрела раньше, что это такое вложено в главный личный документ, подняла его, развернула и остолбенела.
Это была ксерокопия заграничного паспорта моей подруги Регины. Фотография, данные о личности — все честь по чести. Очень хорошего качества копия, ошибиться было невозможно.
12
Каюсь, я совершила должностной проступок: никому не сказала про эту бумажку и спрятала ее к себе в сумку. Отчасти (но только отчасти) меня извиняло то, что в предполагаемый час смерти П.Н. Горохова Регина нежилась в постельке в моей квартире и по крайней мере исполнительницей убийства быть не могла, я это точно знала. И лучше уж я сама ее допрошу с пристрастием, чем кто-нибудь бездушный. Или тенденциозный, как, например, Горчаков. Но от него у меня скрыть ничего не получилось.
Выйдя с места происшествия, опасливо пробежав по неуютному двору и топчась у арки в ожидании машины из РУВД, мы молчали. А когда машина наконец подъехала, Горчаков неожиданно сказал:
— Я все понял, старушка. Преступность там, где мы с тобой. В Ницце все уже наверняка спокойно, зато в Питере начался беспредел.
И я, сама не понимаю, почему, достала из сумки ксерокопию Регининого паспорта и протянула ему. Он опешил.
То, что этот документ я стянула с места происшествия, он понял сразу.
— Ну и что это такое? — задал он риторический вопрос, тряся бумажкой.
Мы мерзли на ветру, не садясь в машину, и водитель даже сердито бибикнул нам, мол, долго еще будете рассусоливать. Мы послушно уселись в уазик, ксерокопию Лешка забрал себе.
— Куда везти-то, в прокуратуру или к нам, в управление? — спросил недовольный водитель.
Мы с Горчаковым переглянулись. Допрашивать пока все равно было некого, убойный отдел искал женщину-врача из поликлиники, оперативники должны поговорить с ней, и если она не скажет ничего для нас нового, они обяжут ее явкой в Следственный комитет на утро завтрашнего дня; а если вдруг случится что-то непредвиденное, и ее показания будут сенсацией, то нас вызвонят для срочных следственных действий.
— Маша, давай к тебе. И подружку свою высвистывай. Заодно Кораблева подтянем.
Водитель завистливо покосился на нас в зеркало заднего вида. Сто проц, как выражается мой друг и коллега Горчаков, у него в голове сложилась логичная картинка: желая расслабиться после трудного рабочего дня, следователь Горчаков склоняет следователя Швецову к совместному распитию спиртных напитков у нее на хате с последующей оргией, а попросту — групповухой, вот только неизвестно, будет Алексей Евгеньевич Горчаков сам развратничать с Марией Сергеевной, а подружку ее предназначает оперу Кораблеву, или наоборот. Представляю, как завтра будут смаковать эту новость в РУВД. Эх!..
Дома я на скорую руку сделала Горчакову яичницу из пяти яиц (он хотел больше, но в холодильнике оказалось только пять), и пока он набивал брюхо, позвонила Кораблеву. Тот откликнулся сразу и был необычно приветлив.
— О, Мария Сергеевна! А я про вас тут вспоминал… Вы невесту-то мне нашли? А то я ремонт делаю, мне хозяйка нужна. Только не такая, как вы, а помягче, поженственней. Ну, и что скрывать, покрасивше.
— Леня, ты нам очень нужен, — сказала я в трубку, игнорируя его нетактичную болтовню. — Как тебе удобнее, ты ко мне приедешь, или нам подъехать, куда скажешь?
— Вам — это кому? С невестой, надеюсь, подъедете?
— С Горчаковым.
— А Горчаков-то мне зачем сдался? — спросил Кораблев наглым тоном.
— Дело серьезное. Может, и невеста у тебя образуется.
— Ах, вот так? Тогда, конечно, я к вам. Заодно и поем. Ждите.
И он отключился.
— Звони, давай, подозреваемой, — скомандовал Лешка с набитым ртом.
Я набрала Регину, но трубка молчала, а потом мне сообщили, что абонент, к сожалению, находится вне пределов действия сети.
— Надеюсь, она не в бега подалась, — хмыкнул Лешка.
Я регулярно повторяла звонок, но с тем же успехом, и во мне зашевелилось смутное опасение, что моя подружка лежит где-нибудь с колотой раной в области сердца, Тьфу-тьфу-тьфу! На что бездушный Горчаков заявил, что Регину колом не убьешь, и что скорее он поверит, что это она кого-нибудь пырнула, а не ее пырнули. Тем более что подходящий труп уже есть на повестке дня.
— Пока едет Кораблев, дай посмотреть, что мы там еще наизымали, — попросила я Горчакова.
Оп любезно отдал мне папку с материалом, я стала рыться в бумажках, извлеченных из-под матраса покойника. Меня интересовали карточки, похожие на библиотечные. Какую П. Н. Горохов, пенсионер в армейских ботинках, мог вести картотеку? Книги? Видеокассеты? Диски? В квартире не было не то что телевизора или компьютера, но даже и радиоточки.
