цежу сквозь зубы, — ну за такое, чтобы кровь-кишки по стенам, отрубленная голова, осиновый кол в заднем проходе.
— Поверь, Кир, это того не стоит, — Карпов выдает сдержанную ухмылку, — она и так свое получит.
— Спасибо, Саш.
У меня внутри просто бомбит. Эмоции переполняют, голова кругом. Хочется бежать и что-то делать прямо сейчас. Хочется звонить этой сучке и орать в трубку «выкуси!!!», но, конечно, я такого не сделаю. Это недостойно, некрасиво и, вообще, месть то блюдо, которое нужно подавать холодным. Завтра напишу это несчастное заявление, и пусть дальше Мариной занимаются стражи порядка.
Представляю, как у нее морда вытянется, когда за ней пожалуют на работу и выведут под белые рученьки на глазах у всего коллектива. Михалыча только жалко. Он столько времени искал толковую сотрудницу, а досталась вот такая.
Интересно, как поведет себя в этой ситуации Березин? Пожмет плечами и отвернется? Или будет самоотверженно носить ей передачки? В любом случае, если посмеет хоть взглядом высказать свое недовольство моими действиями, то все. Финиш.
Мы и добрались до того рубежа, за которым уже ничего не будет. Счет идет на дни. Вот-вот машина возмездия закрутится, и куда нас вынесет в результате этого кружения — я не берусь даже предполагать.
Еще раз проинструктировав меня, относительного того, куда и к кому завтра обращаться, Карпов уходит. Я нервничаю. Хожу по кабинету взад-вперед, все думаю о чем-то, думаю, анализирую, фантазирую.
По ощущениям — будто на болоте. Под ногами — зыбкая трясина, и не понятно, выберусь я из нее или нет.
А к вечеру становится еще интереснее.
Потому что мне звонит секретарша моего мужа. Я как вижу ее имя на экране, так сердце проваливается в трусы. В прошлый раз после ее звонка мне довелось наблюдать игры в сапера и фигурное разложение чужой груди на плечах у моего мужа. Что ждет в этот раз — страшно подумать.
— Добрый вечер, Зинаида Андреевна.
— Кира Андреевна, — приглушенно произносит она, явно от кого-то прячась, —здравствуйте! У нас скандал.
Я тяжело опускаюсь на стул. Начинается.
— Что стряслось?
— Андрей Михайлович уволил свою помощницу.
Выпрямляюсь.
— В смысле уволил? Почему?
— Нам не говорят подробностей. Но после этого она прибежала в кабинет к вашему мужу и разрыдалась.
Конечно, нашла жилетку, в которую можно поплакаться. Кто бы сомневался.
Скриплю зубами, а ладони сами сжимаются в кулаки. Я даже не могу порадоваться тому, что ее уволили. Злюсь.
— Ну и как? Утешил? — горько усмехаюсь в трубку.
— Кажется нет. Он сегодня злой очень, серьезный. Говорил с ней холодно и жестко. А потом я слышала… — она запинается и добавляет, — совершенно случайно.
Я живо представляю, как она торчит под дверью, прижимаясь к ней ухом.
— Да-да, случайно, я поняла.
Она сдержано кашляет и продолжает:
— Я слышала, как она причитала «Как ты мог?» и «За что?»
Вот это уже интересно. Настолько, что я даже сидеть спокойно не могу и снова вскакиваю на ноги.
— Так и говорила?
— Да, Кира Андреевна. Мне кажется, ваш муж приложил руку к ее увольнению. Спасибо вам!
— Я-то причем тут?
— Кроме вас никто бы не смог повлиять на Алексея Николаевича.
Я не пытаюсь переубедить ее в том, что мое влияние на мужа давно уже скатилось ниже отметки «никакое», благодарю за информацию и отключаюсь.
Мне не верится, что все это происходит на самом деле. Что Березин наконец собрал все свои тестикулы в кулак и действительно сделал что-то ради нас. Не на словах, а на деле.
Может, это все очередная игра? Представление для отвода глаз, специально для того, чтобы я заткнулась и больше не трепала ему нервы?
Морщусь. Моя собственная подозрительность душит меня. Я теперь везде вижу двойное дно и потаенный смысл. И это капец, как выматывает.
Чтобы хоть как-то развеять облака сомнений, звоню Карпову, и он подтверждает, что с сегодня подписан приказ на увольнение Прокиной. Причины — по собственному желанию, но все знают, что под такой формулировкой может скрываться, что угодно.
Мне едва удается дождаться до вечера. И хотя внутри бурлит и переполняет до краев, я прихожу домой со спокойной физиономией, так, будто ничего не произошло, и вообще я не в курсе того, что происходит у Березина на работе.
Он задумчив, раздражен и замкнут. Сразу думаю о том, что он жалеет. О том, что пришлось уступить и способствовать увольнению Мариночки, что некому будет к нему в кабинеты ходить и помогать раскладывать сапер. Не с кем будет смеяться над доверчивой женой.
Остановись, Кир… Не надо. Я осаживаю себя. Никому лучше не станет, если я заведусь.
— Что-то случилось? — спрашиваю у него, когда ужин почти закончился.
Все это время мы сидели на разных концах стола и вяло копались в тарелках. Вроде и вместе, и в то же время бесконечно далеко.
— Я весь день думаю о том, что увидел тебя в компании с другим мужчиной, — внезапно он выдает совсем не то, что я ожидаю услышать, — и мне тошно.
— Почему?
— Потому, что я боюсь тебя потерять. И сегодня до меня дошло, что это уже почти случилось.
— Браво, Березин, — два раза хлопаю в ладоши, — пятерка за сообразительность.
— Кир, я тебя очень прошу, — поднимает на меня потерянный взгляд, — пожалуйста, не надо. Я что хочешь сделаю…
— Опять слова?
Он затыкается, потом качает головой:
— Я убрал Марину, как ты просила. Переговорил с Михалычем, объяснил ситуацию как есть.
— Неужели правду рассказал? — я аж жевать перестаю.
Леша сконфуженно кивает.
Удивил.
— И что Андрей Михайлович?
— Сказал, что я долбоящер. И что ты таких дураков сотню найдешь, если захочешь, — угрюмо отвечает Березин, — но пошел мне навстречу. Ради тебя.
Вроде радоваться надо, а у меня все равно горечь внутри. Почему, когда я просила его остановиться и избавиться от Марины, он бил себя кулаком в грудь и божился, что его мнение не играет никакой роли, что он никак не может повлиять на Михалыча. А тут и рычаги нашлись, и слова нужные.
* * *
Он мог все это прекратить прежде, чем мы разбились. Мог спасти нас, устранив потенциальную опасность и сладкий соблазн. Мог сберечь мое сердце. Мог не протаскивать меня по дороге из обмана и предательства. Мог, но не
