- А здесь ты зачем?
- Т'чала едет с нами, - не оборачиваясь произнес Лумумба.
Я посверлил спину наставника взглядом. Безрезультатно.
- А как же Цезария?
- Не парься, бро, - вместо наставника ответил ягуар. - У Т'чалы - свои пути.
- Цезария настояла, чтобы на поиски Сердца отправился её представитель, - всё-таки снизошел Лумумба. - Во избежание.
- Значит, как только мы найдем Артефакт, он попытается его забрать? Чудненько.
Ягуар широко улыбнулся, оскалив белые, очень острые зубы.
Я незаметно отодвинулся на другой конец сиденья. И подумал: а что если Машка сидела бы рядом со мной? В Т'чалу - учитывая поведение ягуаров на Игре - она вцепилась бы мёртвой хваткой. Устроила бы скандал - или она, мол, или он. Вдребезги разругалась бы с учителем и окончательно испортила всем настроение... Получается, бвана заранее всё просчитал?
Тайна сие великая есть.
Некоторое время ехали молча. Т'чала слушал музыку - в его наушниках что-то негромко попискивало - и непрерывно дымил. Я только порадовался, что Астон-Мартин был кабриолетом: не знаю, что этот чувак крошил в самокрутки, но воняли они гадостно. И всё время по-разному.
Убаюканный ровным ходом мягких рессор, я стал думать о Линглессу. Что он сейчас делает? Какие строит планы? Цезария говорила, Сердце Аримана поглотит и его... но когда это произойдет? И не случилось ли уже?
Я покосился на Т'чалу. Тот как будто спал - только из ноздрей устойчиво поднимались две струйки дыма, будто в брюхе у ягуара горела печурка.
Почему Лумумба приказал ехать именно к Килиманджаро?
На этой мысли я заснул.
Проснулся от жары и от того, что солнце било прямо в глаз. Морда горела так, будто меня отхлестали крапивой, а потом сунули головой в муравейник.
Зевнув - при этом показалось, что кожа трещит и лопается, как шкурка перезрелой сливы - я огляделся. А затем удивился: мы вновь были в пустыне.
Кожаная спинка сиденья раскалилась и противно липла к спине, пыль свободно клубилась как вокруг салона, так и внутри него. Не помогал даже бьющий в лицо раскаленный ветер.
- А крыша у этого чуда техники имеется? - спросил я, отплевываясь и стараясь дышать через раз.
- Нэ работаэт, - мрачно сказал бог смерти.
Ну что ж, и на старуху бывает проруха...
И тут я вспомнил о Машке. Она же земноводное! А в такой жаре... Не помня себя, я распахнул коробочку. Пусто.
- Бвана-а-а... - заревел я не своим голосом. - Машка пропала-а-а-а...
Лумумба устало вздохнул и развернулся. А затем показал трехлитровую банку, наполовину полную воды. В ней, как в бассейне, плескалась моя напарница.
- Растяпа. Тебе и тамагочи доверить нельзя, не то что живую скотинку.
Сунув банку мне в руки, он отвернулся.
- Но почему вы её не превратите обратно? - спросил я, осматривая напарницу. Та выглядела бодрой и вполне довольной жизнью.
- Некогда, - отмахнулся учитель. - Да и не время еще.
По-моему, он просто хотел наслаждаться поездкой в тишине и покое.
- Бвана, - оглядевшись, тревожно позвал я.
- Ну что еще?
- Я тут подумал... А пирамиды только в Гизе бывают, или еще где?
- Только в Гизе, а что?
- А то, что вы сами-то давно по сторонам смотрели?
И я указал на далёкий горизонт. Там, на фоне заходящего солнца, вырисовывались четкие треугольники пирамид. За ними, клубясь черными смерчами, вспухала пыльная буря. С каждым поворотом колёс она становилась всё ближе.
- Тормози, - приказал Сету Лумумба. Тот послушно прижался к обочине. - А теперь выходим из машины, быстро.
- Но что случи...
- Линглесу, - Т'чала, вспрыгнув на капот машины, нюхал воздух. - Я чувствую биение его сердца.
Сняв наушники, он аккуратно уложил их в карман широких джинсов.
- Бвана, скорее превращайте Машку, - забеспокоился я.
Резонов было несколько: во-первых, потерять земноводное в суматохе - если, например, разобьется банка. Во-вторых... Если с нами что-нибудь случится, ей что, всю жизнь в лягушках ходить? И в-третьих, но не последних по значению: как же сильно она разозлится, когда узнает, что пропустила самое интересное!
- Дай сюда, - наставник выдернул банку у меня из рук и затолкал в жилетный карман.
Это решило проблему первых двух пунктов. Но с последним таки могли быть крупные неприятности...
- Она - существо без магии. Линглесу сочтет её слабым звеном, - наставник пристально посмотрел мне в глаза. - Это не её битва.
На миг я испытал облегчение. Пускай. Пускай пересидит в безопасности. А мы и сами разберемся, что к чему... А потом вернулась та же мысль: если с бваной что-нибудь случится...
Ненавязчиво, делая вид, что так и надо, я вышел вперед и загородил собой наставника.
Буря налетела, как таран. Воздух сделался густым и липким. Подобно горячей смоле, он прилипал к лицу, путался в волосах и совсем не хотел проникать в лёгкие.
Потемнело: песок, камни и прочий мусор пришли в движение, сбились в плотные смерчи и заклубились вокруг. Меж ними проскакивали ветвистые, как перекати-поле, молнии.
Когда Астон-Мартин оказался меж двух таких смерчей, молнии окутали его целиком, подняли над землей, а затем изо всех сил швырнули на дорогу.
А потом в небе, высоко над головой, показалась комета. Воя, как противотуманная сирена и пылая, как сто тысяч солнц, она неслась прямо на нас.
- Ложись! - закричал Лумумба.
Мы залегли. Я еще успел пожалеть, что упал на асфальт, а не в мягкий песок, а потом комета врезалась в Астон-Мартин.
Взрыв бензобака и отчаянный крик Сета слились в единый душераздирающий вой. На спину градом посыпались горячие камешки. Рядом с щекой, глубоко уйдя в асфальт, вонзилась искореженная железка.
Гамаюн! - несмотря на царящий вокруг адский жар, я покрылся холодным потом. - Она же отсыпалась в багажнике...
Не помня себя, я попытался вскочить, но ветер ударил, как взбесившийся паровой молот. Тогда я пополз. Не открывая глаз, наклонив голову, нашаривая путь израненными руками, я упрямо двигался к самой горячей точке - догорающему автомобилю.
На острые камни, раскаленные зазубренные осколки и прочую фигню я просто не обращал внимания.
Когда волосы на макушке начали потрескивать от жара, я остановился и открыл глаза.
Нутро Астон-Мартина светилось багровым. В нём гудело пламя - как в топке паровоза. Крышку капота сорвало и внутри, на месте двигателя, крутилась огненная шутиха. От неё во все стороны летели капли жидкого металла. Одна такая, упав, прижгла мне руку, но боли я не почувствовал.
