Но я ничего не слышала.
— Наверное…
Я не успела закончить, как Элли положила руки мне на щеки и поцеловала.
И в эту секунду я все услышала. От гулкого биения своего сердца до звуков спящего дома. Услышала, как мотыльки бьются своими тяжелыми крыльями о стекло, услышала, как где-то вдалеке плачет ребенок.
Я выскочила из постели и побежала по коридору. Я знала, что Элли не бросится за мной следом, чтобы не разбудить весь дом. Но, как оказалось, ее мама до сих пор не вернулась домой. А Лайла, сестра Элли, ширялась в своей комнате, когда я туда ворвалась.
Тогда мне казалось, что я бегу от Элли, но теперь я сомневаюсь: может быть, на самом деле я тогда бежала от себя самой?
Я не обиделась на свою лучшую подругу за то, что она неожиданно меня поцеловала.
Я обиделась на себя, потому что ответила на ее поцелуй.
Целых два часа я бесцельно еду в машине, но, видимо, знаю, куда направляюсь, даже еще не осознавая этого. На втором этаже дома Ванессы горит свет, поэтому, когда она открывает дверь, я не чувствую вины за то, что разбудила ее.
— Где ты была? — взрывается она. — Ты не отвечаешь на звонки. Мы с Дарой пытаемся до тебя дозвониться. Тебя весь вечер не было дома…
— Нам нужно поговорить, — перебиваю я ее.
Ванесса отступает в сторону, давая мне пройти. На ней все еще костюм, который она сегодня надевала в школу. Она выглядит ужасно: на голове беспорядок, под глазами бледно-сиреневые круги.
— Прости, — говорит она. — Я не хотела, чтобы ты… чтобы я… — Она замолкает, качая головой. — Зои, ничего не изменилось. Я могу тебе пообещать, что все останется по-прежнему. Ты слишком дорога мне как друг, чтобы я стала рисковать потерять тебя из-за…
— Ничего не изменилось? Ничего не изменилось? — Я едва могу дышать. — Ты моя лучшая подруга, — признаюсь я. — Я хочу быть с тобой всегда, а когда тебя нет рядом, я постоянно думаю о тебе. Я не знаю другого человека, включая свою маму и бывшего мужа, который понимал бы меня так, как понимаешь ты. Я не успеваю закончить мысль, как ты делаешь это за меня. — Я смотрю на Ванессу, пока она не поднимает на меня глаза. — Поэтому когда ты заявляешь, что ничего не изменилось, ты в корне ошибаешься, Ванесса, потому что я люблю тебя. А это означает, что все изменилось. Все.
Ванесса потрясена. Но ни один мускул на ее лице не дрогнул.
— Я… я не понимаю…
— Это же я могу сказать и о себе, — признаюсь я.
Мы никогда не знаем людей настолько хорошо, как нам кажется, — и мы сами не исключение. Я не верю, что можно однажды проснуться и понять, что ты лесбиянка. Но я верю, что можно проснуться и понять, что не можешь прожить остаток жизни без определенного человека.
Она выше меня, поэтому мне приходится встать на носочки. Я кладу руки ей на плечи.
Поцелуй совсем не похож на поцелуй с мужчиной. Он намного нежнее. Понятнее. Здесь мы на равных.
Она обхватывает мое лицо ладонями, и земля уходит у меня из-под ног. Я еще никогда не чувствовала себя такой потерянной после поцелуя.
А потом пространство между нами взрывается. Мое сердце замирает, мои руки не могут прижать ее еще ближе. Я ощущаю ее вкус и понимаю, что изголодалась.
Я раньше любила, но так — никогда.
Я раньше целовалась, но поцелуй никогда не сжигал меня заживо.
Возможно, это длилось всего минуту, а может быть, целый час. Единственное, что я знаю, что этот поцелуй, ощущение ее нежной кожи, когда она соприкасалась с моей (несмотря на то что я не понимала этого до настоящей минуты), — это то, чего я ждала всю жизнь.
Ванесса
В детстве я помешалась на призах, которые разыгрывались в комикс-вкладышах о Базуке Джо. Золотое кольцо с моими инициалами, набор юного химика, телескоп, настоящий компас… Помните вощеные бумажки, которыми была обернута жевательная резинка? Тончайшая белая пыль покрывала вкладыш и оставалась на пальцах, когда читаешь очередную историю, редко когда по-настоящему смешную.
Каждый новый приз казался еще более экзотичным, чем предыдущий, и я могла стать его обладательницей за сущие гроши и смехотворное количество собранных вкладышей. Но ничто не занимало мое воображение так, как приз, который я обнаружила на обертке жевательной резинки весной тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Если бы мне удалось наскрести всего доллар и десять центов и собрать шестьдесят пять вкладышей, у меня бы были собственные рентгеновские очки.
Целую неделю я засыпала с одной мыслью: а что я смогу увидеть через рентгеновские очки? Я представляла людей в одном нижнем белье, скелеты собак, разгуливающих по улицам, содержимое шкатулок с драгоценностями и футляров для скрипок. Меня занимала одна мысль: смогу ли я видеть сквозь стены, буду ли видеть, что происходит в учительской, смогу ли разглядеть через пластиковую обложку на письменном столе мисс Уоткинс ответы к контрольной по математике? С рентгеновскими очками открывалась бездна возможностей, и я чувствовала, что без этих очков мне не прожить ни дня.
Поэтому я начала копить. Накопить доллар и десять центов оказалось парой пустяков, но с комиксами вышла совершенно другая история. На карманные деньги я купила в ту неделю двадцать жвачек. Продала свою лучшую бейсбольную карточку — дебютирующего игрока из «Бостон Ред Сокс» Роджера Клеменса — Джои Паллиазо за десять комиксов (он их собирал для того, чтобы обменять на кольца-дешифраторы). Я позволила Адаму Уолдмэну потрогать свои сиськи еще за пять (поверьте, ни мне, ни ему это не понравилось). В конечном счете через две недели я насобирала достаточное количество комиксов и денег, чтобы отправить на указанный адрес. Через месяц-полтора эти рентгеновские очки должны были стать моими.
Я постоянно придумывала мир, каким он предстанет предо мной, когда я смогу видеть его нутро. Мир, в котором я смогу подслушать разговор своих родителей, решающих, что подарить мне на Рождество. Смогу видеть, что лежит в холодильнике, даже не открывая его. Смогу прочесть дневник своей лучшей подруги, чтобы узнать, относится ли она ко мне так же, как отношусь к ней я.
И вот однажды прибыла обыкновенная коричневая коробка, на которой было указано мое имя. Я рывком открыла ее, развернула пузырчатую оберточную пленку и достала белые пластмассовые очки.
Они оказались слишком большими и соскальзывали у меня с носа. У них были немного затемненные линзы и в центре каждой вытравлена смазанная белая кость. Когда я их надела, на всем, на что бы я ни посмотрела, была эта дурацкая фальшивая кость.
И я совершенно не могла видеть сквозь предметы!
Я рассказываю вам эту поучительную историю как предупреждение: остерегайтесь получить желаемое. Возможно, оно вас разочарует.
Вам может показаться, что после первого поцелуя между нами возникнет какая-то натянутость, неловкость. Но на самом деле на следующий день, отработав восемь часов в школе, проанализировав каждую секунду этого поцелуя («Она напилась в стельку или была чуть навеселе? Это я подвигла ее на этот поступок или идея принадлежала ей самой? Все было действительно так волшебно, как мне показалось, или мы, как обычно, крепки задним умом?»), я встретила Зои в больнице, где она занималась с пациентами ожогового отделения. Она сказала медсестрам, что возьмет десятиминутный перерыв, и мы пошли по длинному больничному коридору достаточно близко друг к другу, чтобы взяться за руки, но только мы не взялись.
