Мне снова приходится прикусить губы, чтобы не засмеяться.
— Даа, найти меня наверняка было сложно — учитывая, что от твоего дома к универу ведёт одна-единственная дорога.
Разворачиваюсь, чтобы продолжить путь — может, догнать Карину, чтобы не тащится на учёбу в одиночестве — но меня бесцеремонно хватают за руку.
— По-твоему, это смешно?!
Вырываю руку.
— Нет, по-моему, это глупо — вести себя, как обиженный пятилетний мальчик, а потом обвинять в этом меня. Взрослей уже, чёрт тебя дери.
Иду дальше, не слыша за собой шагов, но так даже лучше: пусть остынет и поймёт, насколько он идиот.
— Прости меня.
Я практически спотыкаюсь из-за того, что ноги будто врастают в землю, когда слышу эту фразу; она произнесена тихо — будто дуновение ветра — но я расслышала каждое слово так же чётко, как если бы Ярослав сказал их громко, глядя при этом мне в лицо. Недоверчиво поворачиваюсь — может, мне всё-таки показалось, что тиран извинился? — но нет, Поляков действительно смотрит на меня с искренним раскаянием. Мои брови самовольно ползут вверх, пока парень медленно идёт в мою сторону.
— Я идиот.
Да он мысли мои читает!
— Да, капитан Очевидность, так и есть.
Яр фыркает и берёт меня за руку.
— Я не могу ругаться — только не с тобой, — качает головой и снова хмурится. — Каждый раз, когда срываюсь на тебе, такое ощущение, что я тебя теряю…
— Но и не ругаться вовсе ты тоже не можешь, — говорю мягко, потому что вопреки всему у меня не получается долго на него обижаться.
К тому же, я вижу, что это признание далось ему нелегко; это совсем не в духе Ярослава — признавать свою вину и поражение, но я думаю иначе: нужно быть невероятно сильным, чтобы отважиться признать свою ошибку. Беру его руку в свои, чтобы сказать об этом вслух, но пальцы холодит ободок чёрного кольца.
— Что это?
Давно хотела спросить, но как-то вылетало из головы.
А вот Ярославу мой вопрос не кажется таким безобидным — вон как помрачнел. Но, к счастью, играть в молчанку или уходить от ответа не стал — значит, ему и правда важно моё отношение.
— Это кольцо напоминает мне о брате.
— У тебя есть брат?
Не помню, чтобы видела где-то в доме его фотографии или слышала упоминания о нём в разговорах.
— Был бы, если бы мать не сделала аборт.
Ничего себе новости… Интересно, почему? Боялась испортить фигуру? Это единственная причина, которая приходила мне в голову, потому что вряд ли Елена Павловна боялась, что они с мужем не смогут прокормить двоих.
— Мне жаль… Когда это случилось?
— Мне было семь. Я не узнал бы об этом, но случайно услышал разговор родителей — что-то связанное со здоровьем матери, поэтому ей нельзя было рожать ещё.
— Интересно, он был бы таким же тираном, как и ты?
Ярослав усмехается, но как-то печально.
— Они — не он.
Что?
Очевидно, вопрос написан у меня на лице, потому что я слышу пояснение.
— У неё был не один аборт — далеко не один. У меня была бы большая семья с братьями и сёстрами, но носить на пальце столько колец было бы глупо, так что… — Он вытаскивает из ворота футболки тонкую серебряную цепочку, которая не была видна, и я замечаю ещё четыре ониксовых кольца, и снова перевожу взгляд на Ярослава. — Только после пятого аборта она, напившись в дрова, призналась, что попросту их не хотела, поэтому избавлялась — отец тогда был в ярости и чуть её не прибил, хотя стоило бы. А после он, видимо, ещё и узнал, что она меня нагуляла, и этого его доконало — поэтому он и ушёл.
Глаза парня на мгновение будто треснули, пока он держал цепочку, но видение исчезло так же быстро, как и появилось. Наверно, я впервые видела Полякова настоящим — не испорченным плейбоем, который всю жизнь получал, что хотел, а человека, которому не чужды человеческие эмоции: боль из-за потери братьев и сестёр, печаль, сострадание — даже чувство вины.
И это заставляло меня лишь ещё сильнее любить его.
— Я никогда не теряла родных, — тихо отвечаю. — Но я точно знаю, что чувствовала бы, если бы вдруг потеряла Глеба — такого и врагу не пожелаешь.
— Глеба? — хмурится Яр. Я что, снова вижу зачатки ревности? — Кто это?
— Мой младший брат, — успокаиваю, и Поляков меня обнимает. — Что ты делаешь? Люди вокруг!
— И что? — безразлично пожимает плечами. — Я делаю всё, что взбредёт в мою больную голову. И знаю, что тебе это нравится, так что терпи.
— Весьма самонадеянное утверждение.
Я действительно так думаю, но в разрез с собственными мыслями обнимаю парня в ответ — мне правда нравится, когда у него не возникает проблем с выражением своих эмоций, хотя лучше бы он об этом подумал утром, когда мы были дома и без свидетелей.
Может, я бы и не сбежала от него.
Ярослав целует меня в макушку и ведёт к машине; до универа ехать от силы минут пять, но мне хватает этого времени, чтобы засмотреться на его руки. А когда он чуть сильнее, чем нужно, сжимает руль, на его руках выступают вены, и напрягаются мышцы, я просто отворачиваюсь к окну.
Не хватало тут ещё окончательно на почве парня свихнуться…
После пар Ярослав поехал к Марку, потому что тот хотел с ним о чём-то поговорить — правда, не понимаю, почему нельзя было сделать это в универе или по телефону — но идти одной мне не пришлось: Карина сказала, что тоже хочет навестить родных в периметре, поэтому мы немного сможем пройтись вместе. Мы говорили почти всю дорогу, хотя я по натуре своей не очень разговорчива — разве что с близкими, или если кто-то из себя выводит — а тут просто не могла рта закрыть. Было ощущение, что я наконец-то встретила человека, с которым могу поделиться всем, что накопилось, и который будет способен меня при этом понять. Конечно, я могла поговорить с родителями, но мне не хотелось их тревожить: они и так постоянно переживали, что мне тяжело живётся. Я даже про своё падение с лестницы умолчала, чтобы не случилось ничего непоправимого.
Глеб вполне себе мог заявиться в дом Поляковых и устроить разнос, а у меня и так неприятностей хватает.
Дом оказался пуст, но у меня при себе всегда был ключ от двери, так что попасть внутрь не составило труда. В последний раз я была здесь пару месяцев назад, и теперь чувствовала себя гостьей, которая вторглась в дом без разрешения. Это было глупое, но очень удачное сравнение. Я побродила по комнатам, которые совсем не изменились, прибралась немного, потому что мама наверняка придёт домой уставшая, и приготовила обед для брата. Было странно находиться здесь одной, но, кажется, мне не хватало этой тишины и покоя. Пошатавшись по дому, я прилегла ненадолго в нашей с Глебом комнате и незаметно для себя вырубилась.
