Почва и воздух, огонь и вода,Вспомните – я ваша дочь навсегда.Врагов моих за грехи накажите,Четыре ветра на них напустите.Пусть жжет их огонь и уносит вода,И пусть не вернутся они никогда.Русалка пронзительно взвыла – как будто закипела вода в чайнике. Серебристая лужа стала испаряться, поднимаясь густым серым облаком – поплотней, чем обычный пар. Похоже на дымок большой погасшей свечи.
– Продолжай, милочка, – шепнула тетя Хильда. – Как-никак у тебя скоро день рождения.
Я набрала полную грудь воздуха, на миг замерла в неуверенности и дунула, развеивая все, что осталось от речного демона. Ко всем четырем ветрам.
Мы долго смотрели, как рассеивается дымок. Последние серые хлопья поплыли над верхушками деревьев, прочь из леса, подальше, подальше от нашего дома.
– Вот так-то. – Тетя Зельда снова спрятала мундштук. – Мы с тобой, Сабрина, в скором времени проведем серьезный разговор о речных демонах, но сейчас мне надо собрать все необходимое для того, чтобы снять с тебя эти ужасные демонические чары и вернуть к нормальному облику.
– А мне надо помыться, – поморщилась тетя Хильда. – Так неприятно, когда могильная земля забивается в уши! – И поднялась на крыльцо. Тетя Зельда последовала за ней.
– Эй, тетушки, погодите, – окликнул их Эмброуз. – Не будем спешить. Ее новый носик очарователен. Подумай, сестренка, может, лучше оставить этот?
И он шутливо ухватил меня пальцами за нос.
Я рассмеялась, покачала головой:
– Мне мой старый больше нравится.
– Да и мне, пожалуй, тоже, – признался Эмброуз.
За тетушками закрылась парадная дверь, и мы с братцем остались перед домом вдвоем. Несколько минут назад я подбежала, приникла к нему, мы сражались бок о бок, и на это время я совсем забыла о нашей горькой ссоре. А сейчас вспомнила.
Я посмотрела на то место, где стояла русалка, прежде чем развеялась в дым.
– Спасибо. Ты, наверно, сердишься на меня после того, что было вчера, поэтому – спасибо.
– Ты вообразила, что я отдам тебя на растерзание речному демону? – мягко спросил Эмброуз. – И только потому, что мы вчера немного поцапались? По-моему, у тебя гиперреакция на стресс.
Я подняла голову и заглянула ему в глаза. Они уже не были побелевшими от злости, как вчера вечером, и не темнели, скрывая гнев. В них читался вопрос, и я ответила.
– Нет, мне это ни на миг не приходило в голову. Меня терзало множество глупых сомнений, но когда в лесу мне стало страшно, я знала – надо бежать домой, вы не дадите меня в обиду. Понимаю, для тебя это тюрьма, но для меня-то – дом, потому что здесь живешь ты и тетушки. Мне бы очень хотелось, чтобы ты тоже ощущал это место своим родным домом, и я постараюсь сделать все, что от меня зависит. У меня в голове не укладывается, каково это – жить в тюрьме.
Я не знала, что еще сказать, и тут услышала, как меня зовет тетя Зельда. Я неуклюже кивнула братцу и стала подниматься по лестнице в дом.
Возле самой двери меня остановил голос Эмброуза:
– А ты можешь себе представить, каково это – сидеть в тюрьме, взаперти, в темноте, и вдруг найти окно? Совсем маленькое окошко, но через него пробивается свет.
Я нахмурилась и покачала головой. Куда он клонит?
Эмброуз посмотрел на меня снизу вверх, потом поднялся по ступенькам и встал рядом. При каждом шаге за спиной эффектно развевался красный халат. Веселый, озорной братец сейчас был очень серьезен. Он немного постоял молча, потом заговорил, глядя на дверь, а не на меня.
– Ты для меня – не пустое место. Не игрушка. Но я привык считать тебя ребенком. Мне хотелось баловать тебя. А надо было хотеть другого – чтобы ты меня понимала. Прости за это.
Едва договорив, он распахнул дверь так быстро, что я не успела ответить. Только поспешила за ним следом.
Сделав пару шагов, Эмброуз остановился еще раз, повернулся ко мне. Протянул руку, что было необычно для него, и легко, одним пальцем приподнял мой подбородок, вгляделся в мое новое незнакомое лицо, словно стремясь разглядеть за ним меня настоящую.
– Ты для меня – луч света в темнице, – шепнул он. – И чары, наложенные на Харви, – совсем не то, что ты думаешь.
Что случается во тьме
Под каменными сводами звучала песня ведьм.
Отец Блэквуд, верховный предстоятель Церкви ночи, а для близких – просто Фауст, кивая, слушал, как репетирует для инфернального хора сиротка Пруденс.
Когда средь слез и горьких песнопенийВеликий Сатана утопит мир в крови,Я с радостью склоню пред ним колениИ воспою: о Темный лорд, как ты велик!Отец Блэквуд зааплодировал:
– Превосходно, Пруденс, превосходно!
В зале с каменными стенами, среди свечей, не дающих света, непривычно милое лицо Пруденс светилось надеждой.
– Спасибо, отец. Скажите… как вы думаете, госпоже Блэквуд понравится эта песня?
– Наверняка понравится, – солгал отец Блэквуд. – А даже если и нет, ты ведь все равно будешь стараться, правда?
– Конечно, отец Блэквуд, – кивнула Пруденс.
Отец Блэквуд подмигнул девушке и похлопал по руке. Мимоходом заметил, что ей не помешает получше заострить ногти. Гордиться собой – это очень важно.
