– Делай со мной что хочешь, все, что угодно, все нормально, я не против.
В ответ он обнял ее и притянул к себе, а потом просто держал в объятьях, пока ее лихорадочное возбуждение не улеглось немного. Тогда он мягко потянул ее на землю. Она ощутила тяжесть его тела на своей груди и животе, даже между ног, но ощущение было слишком внезапным и коротким, чтобы она успела испугаться, прежде чем он откатился в сторону и спрятал ее голову к себе под мышку.
Никакой угрозы, никакого насилия, только нежные объятия. Она прерывисто выдохнула и подвинулась ближе. Болезненное чувство внутри отпустило. На его место пришло удовольствие, а потом, когда тепло его тела окутало ее, удовлетворение. Она почувствовала, что улыбается.
– Ах, Дженни, – тихо проговорил он, – и почему мы не встретились раньше?
– Потому что ты нужен мне сейчас, – ответила она и прислушалась к ночным звукам. – Ты веришь в Господа?
– Иногда. А что?
– Когда я маленькой ходила в церковь, я смотрела на облачение священника и представляла себе, что Господь должен носить что-то похожее. Поэтому я старалась спрятаться под ним и воображала, что я у Господа за пазухой. Это дарило мне ощущение безопасности. Сейчас я чувствую себя так же. Как будто мы отрезаны от мира. Как будто ничто уродливое не может нас коснуться. Ты меня понимаешь?
Пит и на этот раз лег в комнате для гостей – после того, как проводил ее в дом и сказал что-то по поводу того, что пытаться назвать его рыцарем опасно для здоровья и жизни.
Она могла прожить и без его рыцарства. В его объятьях в мире появлялись надежда и возможности. Ей бы хотелось провести там ночь. Просто в его объятьях. Но вместо этого она снова улеглась, завернувшись в старое одеяло, на полу в своей спальне. Она не могла заставить себя лечь в постель, только не на эти отвратительные шелковые простыни, только не тогда, когда в доме был Пит. Она бы чувствовала себя грязной. И в любом случае, ей не хотелось спать. Она легла, села, снова легла, поворочалась, снова села. Она подкралась к своей двери и прислушалась, подкралась по коридору к двери Пита и прислушалась. Когда она услышала его сонное дыхание, она проскользнула в комнату и прижалась к стене.
Он лежал на животе. Одна рука под подушкой, другая свесилась с кровати. Руки были расслаблены. Широкие плечи, мягкая, гладкая кожа над тенью волос под мышкой. Торс сужался к талии и бедрам. На нем не было белья. Только сползшая низко простыня, прикрывавшая длинные, мускулистые ноги.
Она на цыпочках подкралась ближе. Он не проснулся, тогда она приблизилась еще и еще, пока не стала различать все детали его уха, выпуклость адамова яблока, слегка морщившуюся кожу на локте. И неожиданно она ощутила, как что-то переполняет ее. Словно она готова была взорваться.
Дрожа от нахлынувших чувств, но стараясь двигаться бесшумно, она опустилась на плетеный коврик рядом с кроватью и свернулась на нем. Она не хотела взрываться. Тогда бы она потеряла то, что наполняло ее, а она была не готова расстаться с этим. Поэтому она обхватила себя руками, закрыла глаза и считала вдохи и выдохи Пита, пока они не усыпили ее.
Она проснулась поздно, с трудом соображая, что звонит телефон. Обычно, чтобы проснуться окончательно, она заваривала себе чай, но на этот раз телефон заставил ее сделать это быстрее.
Было восемь часов тридцать пять минут. Она знала, кто звонит. Знал это и ее желудок, который сразу же начал скручиваться и переворачиваться.
«Дженни, не отвечай. – Но она должна. – Он будет дома через два дня. Неужели он не может подождать? Он провел за решеткой шесть лет – ради нее. Ну и что? Не отвечай».
– Алло?
– Привет, детка.
Она с трудом проглотила вставший в горле ком. От одного этого голоса – тихого, сального, вкрадчивого – ее начинало тошнить.
– Привет, пап.
– Как там моя девочка? Ждет с нетерпением?
«Скажи ему «нет». Скажи ему, что тебя не будет здесь, когда он вернется. Скажи ему, что ты уезжаешь».
– Я сделала все, как ты сказал, – проговорила она вместо этого. Это было неправдой, но ей надо было сказать что-то.
– Ты выбросила вещи твоей мамы?
– Да. – Маленькая ложь. Ужасная работа. Ее необходимо сделать к его возвращению.
– Все из ящиков?
– Да. – Завтра придется это все-таки сделать.
– Нам не нужны воспоминания. Мы начнем сначала, детка. Все это осталось позади. – Дженни согнулась над раковиной, стараясь дышать носом. – Дело ведь не в том, что мы не любили ее, – продолжал Дарден, – просто она была слишком ревнивой к своим вещам. Ревнивой и жадной. Да, мы можем так говорить. Мы заплатили за ее смерть. Теперь для нас наступают хорошие времена. Еще две ночи здесь, и я – дома. Они говорят, что бумаги будут готовы только после ланча во вторник. Ты можешь в это поверить, долбанные тупые бюрократы! – выругался он. – Но все хорошо, все хорошо. Значит, ты сможешь поспать чуть-чуть подольше, у тебя будет время, чтобы одеться, причесаться. Ты распустишь волосы для меня, правда? Ты же знаешь, как мне это нравится.
– Я не смогу прийти, – выпалила она.
– Что? – Слабый голос стал тверже.
– Я не смогу приехать за тобой. Я буду работать.
– Твой старик выходит из тюряги, а ты будешь работать? По-моему, я – достаточный повод взять выходной.
Дженни всю трясло. Но что значит еще одна маленькая ложь, когда перспектива настолько отвратительна?
– Это большой обед, самый большой из всех, что нам заказывали. Он будет в горном поместье, которое принадлежит кому-то, приближенному к губернатору, и там будут гости отовсюду, на частных самолетах, даже на вертолетах. Я нужна Мириам.
– Черт возьми, ты нужна мне. Я гнию здесь ради тебя. Так кого ты выберешь, Мириам или меня?
Она была готова разрыдаться. С ним всегда все было тяжелее некуда.
– Я не выбираю между тобой и ею. Просто работа – это разумнее. Если бы я могла сама приехать туда на машине, тогда другое дело, но я же не могу. После работы я как раз успею встретить тебя на автобусной остановке в городе.
– Не там. Здесь, Мэри-Бет.
– Папа, я не могу, – взмолилась она, но тут у нее возникла идея. – Послушай, пап. Если я сделаю это для Мириам, она не будет спорить, когда я скажу, что не смогу работать после этого, и тогда мы сможем провести больше времени вдвоем.
Это успокоило его.
– Ты не будешь работать всю оставшуюся неделю?
– Не буду.
– Я думаю, это правильно.
– А может, нет? Я имею в виду, может, я буду мешать тебе? Ты же наверное захочешь повидать тех, кого не видел все эти годы… – Она замолчала прежде, чем он успел перебить ее. Ему не нужно было говорить ей о том, какие глупости она несет. Он никого не хотел видеть, никого, кроме нее.
