И вот этих евреев пришедший к власти Гитлер выдворил из страны, которую они считали родной. Кто-то подался в Нью-Йорк, кто-то в Голливуд. Зигмунд писал своей дочери Анне, которая предпочла остаться в Германии и в сорок третьем году умерла в Аушвице:
«Умоляю тебя, подумай еще раз хорошенько и приезжай ко мне, как только сможешь. По дороге сюда я слышал речь Гитлера. Его слово долетает до самых отдаленных уголков планеты. Он говорит о мире, но подразумевает войну. Сейчас я, как никогда остро, чувствую, что это даже не слово, а просто какая-то природная сила. Мне страшно за тебя. Я бы остался с тобой, если бы не работа, которую нужно завершить до того, как гитлеровский национал-социализм, не имеющий отношения к истинному социализму, захлестнет все вокруг. Это мой долг, и рядом с ним все мои личные пожелания — ничто».
Бедный Зигмунд. Он ненавидел Америку. Считал эту страну безнадежно вульгарной и умер в Нью-Йорке в сорок втором году. Его соратники-эмигранты — Маркузе, имевший солидное влияние в университетских кругах, как Адорно в среде искусства, а Фромм в области психоанализа, — прекрасно прижились и процветали в чужой стране. Потом, в сорок шестом году, вышли в свет «Тюремные письма» Грамши, и за этим последовал новый взрыв энергии, официальное провозглашение конечных целей этой секты неомарксистов. Грамши был их мучеником. «Принцип удовольствия» слился с идеей создания нового гражданина, готового принять то, что теперь называют политкорректностью. Этот термин стал неотъемлемым понятием скатывающейся к инфантильности культуры, в которой позволительно открыто выражать только общепринятые расхожие мысли. Кстати сказать, именно Маркузе изобрел знаменитый девиз «Занимайся любовью, а не войной!». Потом наступил настоящий расцвет любви. Он, в сущности, так и не прекратился, только любовь измельчала и приобрела дурной уклон.
Всем этим я не стала делиться с дамами, собравшимися в джакузи. Во-первых, побоялась выглядеть занудой, а во-вторых, Сторонница Теории Заговора уже продолжила свой рассказ:
— Никогда не признавай поражения, а только меняй тактику. Марксу это не удалось, но крах капитализма, с точки зрения Грамши, был по-прежнему неизбежен — его лишь требовалось ускорить. Контрреволюцию надлежало победить. Буржуазная история становится помехой. Лучше, чтобы мир начинался со вчерашнего дня. Известные революционные примеры — такое в буквальном смысле произошло во Франции в тысяча семьсот восемьдесят девятом году, в Камбодже в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, когда с нулевого года начались новые эры. Эта мысль просочилась в культуру и наших дней. Начать все заново! Психотерапевт заставляет пациента разорвать старые связи, не давать детям общаться с дедушками и бабушками, ничего не строить на старом фундаменте, начать с нуля. С этого момента история больше не соотносится с фактами, а только с осознанной реальностью.
Маскарадные костюмы, в которые рядился мир, начинают спадать. Такие понятия, как верность принципам и традиция, объявляются плохими, понятие режима остается, но ему следует сменить название. Христианство объявляется врагом номер один и должно уйти. На первый план выдвигается забота о здоровье и безопасности. Больше нельзя выпекать сладкие булочки для деревенских праздников — в них могут подсыпать яд. Больше нельзя собираться в пабах и барах — для этого вводится запрет на курение в общественных местах и на живую музыку без лицензии. Тридцать один процент из нас живет в отдельных домах, и эта цифра неуклонно растет. Пусть люди запираются в одиноких хоромах и в спальне свободно курят и смотрят порно. Порно разъедает старый порядок, как ничто другое. Понятие любви подменяется понятием секса — любовь контрреволюционна, поскольку может закончиться браком.
— Кто-нибудь хочет кофе? — спросила находчивая Бывшая Жена Викария и, увидев лес поднятых рук, умчалась его готовить.
— План Грамши рассматривает брак как заговор мужской половины человечества, имеющий целью увековечить злостную систему, по которой мужчина доминирует над женщиной и детьми. А стало быть, с браком надо покончить. Нужно отменить потворствующие ему соответствующие налоги и разрешить любые беспорядочные браки. Брак больше не является достоянием только мужчин и женщин. Гей или натурал — никакой разницы. Организовать помощь матерям-одиночкам, наказать их, если они имеют любовников. Покончить с моногамией — если люди хотят любви, пусть любят государство.
Семья объявляется грамшиистами явлением контрреволюционным, опасным институтом, основанным на насилии и эксплуатации, поэтому с ней и привязанностью к родителям следует покончить. Нужно отнимать детей у матерей — у женщин нет выбора, они вынуждены работать. Помещать детей в ясли с трехмесячного возраста, сажать в тюрьму матерей, не отдающих своих детей в школы. Всех отцов признать потенциальными обидчиками и притеснителями детей. Мужчина теперь не один содержит семью, так зачем тогда такой отец? А женщины? Кто из них в наши дни может позволить себе столько детей, сколько захочет? Процент рождаемости падает и падает. Отлично. Значит, план Грамши себя оправдывает. Чем больше времени проводите за учебой, тем меньше детей вы народите. Отсюда задача — запихнуть всех в университеты. Сейчас мы все заботимся о своей карьере, а карьера предполагает малое число детей. Только самые бедные могут позволить себе большие семьи, а дети этих самых бедных потом добиваются успеха. Это им предстоит стать послушными гражданами завтрашнего дня. И кто станет спорить с подобным планом? Найдутся ли еще такие люди, если все превратились в покорное стадо и помнят главное — «Большой Брат смотрит за тобой»?
— Все вечно упирается в бабло, — глубокомысленно заметила Маникюрша. Она по крайней мере слушала.
— Вот взять, к примеру, ваш город — Ливерпуль, — сказала Сторонница Теории Заговора. — Я хорошо его знаю. Участвовала там в благотворительных акциях.
— Приятно слышать, — вежливо заметила Маникюрша.
— На улицах слышна стрельба. План Грамши приветствует преступность и хаос. Это означает, что конец близок и скоро здесь будет новый порядок. На улицах вашего города почти не увидишь полиции. Думаете, это случайность?
— Я считала это просто некомпетентностью властей, — ответила Шиммер. — А вы предполагаете заговор?
— А чем еще это объяснить? Ультраправые христиане имеют свое представление о вечном рае — на небеса попадают только те, кто верит. У ультралевых своя версия — придет революция, и все благонамеренные и благонадежные возьмут власть в свои руки. Если какие-то там старики опасаются выйти из дома, то кому до этого дело? Они уже прожили свою жизнь, их существование потеряло всякий смысл, как и пенсия, давным-давно у них украденная. На своей собственной земле они живут как в изгнании. Они все понимают, все замечают, но не осмеливаются сказать во всеуслышание, что эти люди с оружием не белокожие.
— Но вы рассуждаете как расист! — не удержалась Бывшая Жена Викария. — Это нехорошо.
— Как скоры вы на раздачу ярлыков. Едва возникает нормальная дискуссия, и вы успеваете их навешать, эти слова — расист, сексист… Но могу поспорить, что я меньший расист, чем вы.
