Ливи решила действовать дипломатично. Она хорошо знала, что Прай и операторы всегда на ножах.
— Но некоторые кадры получились очень хорошо.
— Его счастье, что не надо было снимать в цвете. Если бы я мог выбирать, — сказал он и подмигнул Ливи, — я бы работал только с некоторыми длинноногими. А знаешь… — Он наклонил голову набок, внимательно разглядывая Ливи. — Ты сегодня какая-то другая.
Ливи вздернула бровь. Неужели ночь любви и свободы оставила заметные следы?
— Если не хочешь завтра работать с Праем, то имей в виду, я уже договорилась с начальством насчет тебя, — сообщила она.
— Спасибо, загул в Акапулько мне больше улыбается.
— В Акапулько… — мечтательно повторила Ливи, притворившись, что обдумывает предложение.
— Мы бы могли использовать твой фонд на представительство.
— Но на этот уик-энд Ливи уже ангажирована, — мягко произнес Торп.
Боб и Ливи одновременно оглянулись. Он посмотрел на нее, потом снова на оператора.
— Она займется греблей.
— Серьезно? — Слова Торпа заставили Боба снова ухмыльнуться. — Выходит, в воскресенье мне надо отправляться на обед с родителями жены.
Боб встал, махнул рукой Ливи и ушел.
— Торп… — Он уже, не теряя времени, вел ее из комнаты. — Я еще не имею никаких планов на этот уик-энд.
— Зато я имею, — ответил он любезно. — И ты в этих планах занимаешь очень много места.
— Но знаешь, у меня есть маленький пунктик, — сказала она, выходя из комнаты, — я люблю иметь в таких случаях право голоса.
— Ну, я человек сговорчивый. — Торп открыл дверцу машины, оперся на нее и улыбнулся. — Если хочешь в Акапулько, я и это могу организовать.
Трудно было сердиться на него, когда он так улыбался. Ливи едва слышно вздохнула.
— Ну, пожалуй, я подумаю насчет гребли, — и повернулась, чтобы поцеловать его. — Если ты сядешь на весла.
12.
Как много может измениться за одну неделю! Ливи почти забыла, что значит быть одной. Теперь ночи не были безмолвными. И еще, она почти забыла, что такое рассчитывать только на себя. Опять в ее жизни появился другой человек, и она перестала рассуждать о том, как это могло случиться.
Ночи доставляли ей все большую радость. Торп становился все необходимее.
Шли дни, и Ливи осознала, что ей нужны не только их разговоры, но даже разногласия. Торп заставлял ее быстрее, динамичнее думать. Они дополняли друг друга интеллектуально. Бывали минуты, когда он оттачивал на ней свое остроумие, но и она платила ему тем же. Ей нужна была его сила. В нем было что-то надежное, как в скале, на которую можно опереться.
Да, она когда-то вот так же искала опоры в другом человеке и потерпела разочарование. Это она тоже помнила. Она слишком много пережила, чтобы сомневаться в своей способности справиться со всеми препятствиями, которые жизнь швыряла ей под ноги.
Она еще сохраняла осторожность, но с каждым днем все меньше думала об этом.
Исполняя свое обещание, Торп взял ее на вечерний бейсбольный матч.
— Я считаю, что он должен искать себе другое занятие, — возмущалась Ливи, вставляя ключ в замочную скважину. Она негодовала на судью за его промахи. — Разве не должны они учиться судейству на каких-нибудь курсах или что-то вроде этого?
— Или что-то вроде этого, — поддакнул Торп, стараясь скрыть усмешку. Ливи кипятилась по поводу судьи весь обратный путь.
— Значит, у него были на этих курсах самые плохие отметки. И я не удивлюсь, если он вообще противный человек, который бьет свою собаку.
— Да, наверное, многие из бейсболистов согласились бы с тобой.
Торп снял пиджак и бросил вслед за ее жакетом.
— Наверное, тебе пора начать вести спортивную передачу, Ливи!
Она окинула его горделивым взглядом.
— А что, я отлично справлюсь. Еще несколько игр, и я смогу вести постоянный спортивный репортаж не хуже, чем цикл «Разговор с оппонентом». Хочешь бренди?
— Чудесно. — Он улыбался, глядя ей в спину, пока она наполняла стаканы.
— А кстати об оппонентах, что ты думаешь о шансах Донахью?
— Весьма ненадежны, — ответила Ливи и повернулась к Торпу со стаканами в руках.
— Я с ним говорил сегодня… — Торп взял у нее стакан и, притянув к себе, усадил ее на кушетку. — … Перед тем, как он начал выступать. Погубит его аппетит. Он проглотил пять сандвичей с ветчиной и полдюжины пончиков.
Ливи рассмеялась:
— Ну что ж, по крайней мере он не был голодным. Это дает ему стимул спорить, пока хватает голосовых связок.
— Да, он человек решительный, — заметил Торп. — Сказал мне, что переживет и переговорит всех своих оппонентов.
Ливи прислонилась к плечу Торпа, и его рука тут же обвилась вокруг нее.
— Сегодня было полно людей на галерке.
— И мы взяли несколько интервью у прохожих, — тихо промурлыкала Ливи, сонная и довольная.
— Большинство явилось просто из любопытства, а не из интереса к теме дискуссии. Но полная галерка и строптивый ведущий сделают хорошую прессу, и это поможет Донахью продержаться еще некоторое время.
— Да, он держится отлично.
— Хорошо бы он победил. — И Ливи вздохнула. Как она могла существовать без этой руки, что ее обнимает?
— Я знаю, это нереально, и законопроект все равно пройдет, однако…
«Между мной и Донахью можно провести параллель, — подумал Торп. — У меня тоже соперник, которого надо победить. Ливи». Торп был исполнен такой же решимости победить, что и сенатор. Победа должна быть безоговорочной. Недостаточно просто обнимать ее. Ему необходимо быть с ней всю жизнь. Сколько же ему еще сражаться? Иногда ее осторожность выводила его из себя.
Торп поставил на стол свой стакан. Ливи повернулась, ожидая поцелуя. Поцелуй оказался не тем мирным и неспешным, на какой она надеялась. Он был яростный. Торп прижал ее всем телом к подушкам софы и нетерпеливо стал срывать с нее одежду. Это было что-то новое. В его любовном пыле всегда были некая сдержанность и нежность. Теперь он рванул ее блузку с неистовой, неотступной жаждой. Поцелуем он зажал ей рот, так что она не могла даже застонать, и уже срывал с нее джинсы. Она попыталась было поднять его свитер, чтобы тело касалось тела, но не смогла, так тесно он к ней прижался. Хрипло выругавшись, Торп сам сдернул его с себя через голову и бросил на пол.
Его губы были повсюду — ищущие, ранящие. Ливи стала податлива, как воск, она следовала за ним всюду, куда бы он ее ни повлек, послушно выполняя все его капризы. В нем вдруг проснулось нечто дикое, что-то лишь однажды просверкнувшее раньше. Он взял ее на диване с таким нетерпеливым, яростным желанием, словно прошли годы после их последнего соития. И это безумие продолжалось, пока оба они не обессилели и уже ничего не могли друг другу дать. Тогда он стащил ее на пол, чтобы снова раздуть из искры огонь. Она со стоном назвала его по имени, не желая страсти и не веря, что она может снова разделить ее, но все вспыхнуло снова.
