И кто мог подумать тогда, что десницу ДраконовПогубит не глупость, не рок, а любовь к человеку.И кто бы поверил, что самое светлое чувствоУже опустило на проклятый мир гильотину.* * *
– Что случилось, настоятель? – спросил Кайоши, осторожно повернув голову ко входу.
Благодаря массажам и иглоукалыванию он наконец-то мог делать хотя бы это и радовался каждому движению. Цу-Дхо опустил дверь, расписанную фиолетовыми ирисами с золотыми сердцевинами, и присел возле камелька, повернувшись к провидцу ссутуленной спиной.
– Судя по вашему виду, случилось то самое, о чем Драконы мне не говорили, – тяжело вздохнул Кайоши.
– Мне очень жаль, – пробормотал Цу-Дхо. – Но так и есть. Я предупреждал вас об этих снах. Я ведь предупреждал, что нужно уделять больше внимания императору.
Настоятель обернулся к провидцу, и Кайоши увидел, что морщинистое лицо старика полно черной горечи, а глаза красны от слез.
– Но я уделял ему много времени. Разве я в чем-то ошибся?
– Увы. – Цу-Дхо сжал безвольную руку провидца. – Вы ограничили круг снов и начали присматривать только за ближайшими родственниками Ли-Холя. Вы упустили из виду его наложницу. Она недавно потеряла ребенка.
– Но этого не может быть! – шепнул Кайоши. – Когда я просматривал ее беременность в последний раз, все было в порядке! Я видел, что она родит здорового мальчика, поэтому и перестал за ней наблюдать. У Ли-Холя множество наложниц, я просто не мог позволить себе следить за всеми…
– Но раньше вам это удавалось, – возразил Цу-Дхо, борясь с расстройством. – Видимо, тот факт, что вы не увидели смерть матери императора, пустил волну слухов среди дворцовых интриганов, и они осмелели с тех пор. А потом в столице узнали, что вы парализованы, и отовсюду полезли шепотки о вашем проклятии и о том, что вы теряете дар. Тогда они и решились подложить что-то в еду наложницы. Я полагаю, это сделано для того, чтобы скомпрометировать главу императорской кухни. У старших придворных вечные раздоры. Здесь сыграл роль или дворцовый секретариат, или кто-то из судей. И нельзя исключать главных докторов… Ли-Холь долго ждал сына. Он тяжело перенес эту потерю и не простит вас, Кайоши. – Глаза старого настоятеля казались безжизненными. – Он слишком молод и вспыльчив, чтобы обладать терпением отца. Он совершенно не ценит ваш талант, будто такие провидцы рождаются каждый день. Ли-Холь считает, что любых людей можно заменить, как битую посуду… Вас переведут в дом изгнанников, где вы будете ожидать макари[9]. Вам нужно выбрать двух свидетелей, которые должны при этом присутствовать.
Цу-Дхо снова повернулся к огню, плечи у него мелко дрожали.
– О, Великие Драконы! Мой мальчик, у вас даже нет здесь друзей, чтобы поддержали в последнюю минуту, и я ничего не смог сделать! Мне не разрешили быть там в этот день.
Кайоши глубоко вдохнул теплый воздух комнаты, пахнущий сандалом и сосновыми дровами, медленно выдохнул, но ком застрял в горле.
– Вот, значит, как. И когда мне назначено макари?
– Через узел… Это единственное, на что я смог уговорить Ли-Холя. Я убедил его, что вам потребуется время на подготовку. Подумайте, кто будет вашим преемником. Может, вы имеете симпатию к кому-нибудь здесь?
– Вы, должно быть, шутите, – горько усмехнулся Кайоши. – Я дружу только с вами, потому что нам нечего делить. Все остальные лживы, продажны и бесталанны. Они вечно мне завидовали, поэтому я и не заводил дружеских отношений. Уж лучше быть одному, чем утонуть в лицемерии. И пусть меня считают эгоистичным нарциссом. Я таков и есть. Я самонадеянный, надменный, корыстный и себялюбивый. Я презираю любого, кто ниже меня.
– Перестаньте, Кайоши! Не убивайте мое сердце, оно без того обливается кровью. Заявлять такое дерзко, но вы мне дороги, как родной внук. Не говорите о себе дурного.
– Уходите, Цу-Дхо, – попросил провидец, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. – Вы слишком задержались. За мной наверняка скоро придут, чтобы перенести в дом изгнанников. Я подумаю о свидетелях и преемнике до послезавтра, а до тех пор не навещайте меня.
* * *
Остров Таос, Бамбуковая роща,
2-й трид, 1020 г. от р. ч. с.
Где-то впереди шумели волны, глодая гальку побережья, и птицы, похожие на комья тополиного пуха, смешно скакали у воды. Там было свежо и по-зимнему прохладно, не то что здесь, в безветрии бамбуковой рощи.
– Я их спросила, какое самое лучшее чувство на свете, – сказала Цуна, разгребая мягкую землю, перемешанную с волглой от росы палой листвой. – Я много кого спрашивала. Макайя сказала, что лучшее чувство – это когда она лежит на берегу, наполовину в теплой воде, ест бараньи ребрышки и кидает косточки в море. И точно знает, что сегодня у нее не будет никакой работы. Шаман сказал, что это когда он обкуривается своими вонючими палками, покидает тело и летит в Радужный каньон, а там все тихо. И никаких смерчей нету. Лисса еще маленькая, но я у нее тоже спросила. Она сказала, что самое лучшее чувство – это когда ее наряжают в красивое платье, а другим девочкам достаются наряды похуже.
Цуна вытащила грязный узелок и прижала к груди с такой нежностью, будто внутри была потерянная половинка ее сердца. Сырая ткань местами заплесневела. Наверное, оттого, что сокровище закопали близко к берегу, а волны во время прилива доставали до кромки бамбукового леса.
– Хинду ничего не сказал. Но про него я и так знаю. У него самое лучшее чувство – стать тут хозяином. А знаешь, какое на самом деле лучшее чувство на свете? Знаешь какое?
Девочка прислушалась, но ни в шепоте листвы, ни в плеске волн не зазвучал знакомый голос Ри.
– Я тебе все равно расскажу. Потому что это ужасно умная мысль. Может, самая умная за всю мою жизнь. Слушай внимательно, балда. Самое лучшее в мире чувство – это когда ты нужен кому-то за просто так. За просто так, ясно? Не потому, что ты красивый. Не потому, что ты сильный. Не потому, что без тебя Акула съест остров. И не для того, чтобы ты помог важному человеку.
