Барону это не интересно. В своем желтом, издали хорошо заметном халате монгольского князя-командующего он мчится в бой. Навстречу испуганным стадом катится его побитое войско.
— Куда? Назад, сукины дети! Всех перестреляю, трусы!
Выхватив наган, барон несколько раз, не целясь, стреляет. Куда там, видно совсем опьянел от крови Джинджин-Наойн и теперь хлещет Арканами Страха по своим. Чья-то сабля трусливым манером рубит барона сзади, разлетается на две половинки генеральский погон на плече, но дальше клинок уже только скользит, обдирая рукав халата. Выяснять кто некогда, Унгерн спешит в гущу боя. Только бы успеть спасти походный стяг Чингисхана, вынесенное в боевые порядки боевое знамя-Сульдэ, иначе всему конец и летит к черту Срединная Империя, останавливается время, разлетаются в щепки проклятые колеса судьбы!
На холме в захваченном лагере уже хозяйничают воины-цирики Сухэ-Батора. Они весело переговариваются, роясь в брошенных вещах, снимая сапоги с убитых. Закон войны, торжество уцелевшего в смертельной схватке победителя. Унгерн уже совершенно один, но с саблей в руке бросается на врагов, весь в крови и пороховой копоти, в разорванном халате.
— Джинджин-Наойн! — монголы в ужасе разбегаются. Несколько пуль смертельным шепотом шелестят у головы барона.
Потом было бестолковое бегство и еще более бестолковая погоня. От разгромленной Азиатской дивизии не осталось ничего: примкнувшие к Унгерну монголы, разъехались по своим кочевьям или сбежали к красным цирикам Сухэ-Батора, буряты подались в забайкальскую тайгу — охотиться и слушать завывания своих шаманов, даурские казаки, частью ушли в Харбин к атаману Семенову, остальные, не знавшие за собой вины, сдались частям Красной Армии.
Оставшиеся офицеры Азиатской дивизии ночью собрались в степи у костра. Унгерн больше молчал, неотрывно всматриваясь в огонь. С согласия безучастного ко всему барона председательствовал генерал Резухин.
— Роман, так что делать будем? — просто по имени, на правах однокашника по Павловскому военному училищу, обратился к Унгерну Резухин. Его отдельная Дикая кавалерийская бригада, составленная из бурят и монголов, тоже разбежалась, едва только весть о разгроме Унгерна разнеслась по степи.
— Ничего не будем делать! — зло отрезал барон. — Конец всему! Надо было на Тибет уходить, а я вас, дураков, послушался!..
Резухин не отреагировал на упреки и опять спросил присутствующих:
— Итак, что решаем? Кто куда? Лично я отсюда подальше, как можно дальше! Если получится, в Париж. Там нас, конечно, никто не ждет, но я умею водить авто. Даст бог, устроюсь таксистом. Генерал дикой бригады — таксист — звучит неплохо…[35]
— Париж далековато, господа, скачи — не доскачешь, — грустно протянул молоденький есаул из даурских казаков. — Мне бы до Харбина добраться. Там наши уже начали создавать конный цирк, — джигитовка, трюки для публики. Ничего, на хлеб как-то заработаем…
— Тебе, есаул, тут цирка мало, клоунов из свиты Богдо-хана и фокусников из нашей контрразведки! — зло встрял в разговор Унгерн. — Эти нашли прямо в степи проходимца некоего Лагоду и под самым моим носом устроили для монгольских князей какую-то идиотскую лотерею. Кстати, этот таинственный Лагода умудрился самым непостижимым образом исчезнуть прямо из моего кабинета. И не один исчез, господа…Чудеса в решете, право слово!
— Ну, а ты, Роман, сам-то куда решил? — Резухин внимательно посмотрел на барона, лицо которого в не ровном свете костра приобрело какое-то заоблачное выражение. — Большевики на тебя настоящую охоту объявили! Смотри, попадешься…
— Я буду пробиваться на Тибет, там в каком-нибудь монастыре пересижу всю эту заваруху… Дальше, поглядим…
— Мысль хорошая, — задумчиво протянул Резухин, — да только далеко это, и высоко! Ох, высоко, Рома! В поднебесье собрался?
Барон замолчал и плотнее завернулся в походный халат. Он и так сказал слишком много. Не сболтнул ли лишнего? Здесь, у костра, в лицо он знал не всех. Чем черт не шутит, чекисты из Москвы могли уже и сюда пробраться. А на Тибете ему теперь самое место, нужно о многом поговорить с Далай-ламой…
С этого разговора прошел месяц. Месяц скитаний по степям и дацанам — жизнь затравленного волка. В Ургу уже нельзя. Хитрюга Богдо-хан переметнулся к красным, в столице встретил Сухэ-Батора торжественно, как освободителя «от белогвардейских банд барона Унгерна». С китайцами тоже ничего не получается, не забыли они барону сожженные и разграбленные магазины, своих зарубленных и расстрелянных купцов. В Советскую Россию? Устроить чекистам праздник? Что остается? Вспомнить, что ты земное воплощение монгольского бога войны и перелететь по небу на Тибет? Дождаться в степи радуги и направиться к далеким вершинам по ее изогнутому коромыслу, на манер китайских мудрецов? Ответ на все один — крышка!
У китайской границы Унгерн пристал к бандитской шайке ойратов — отбившихся от своих стойбищ кочевников. Барона они очень боялись и почитали, как земное воплощение Джинджин-Наойна. Когда шайку настиг красноармейский летучий отряд, степные разбойники своего бога ночью спящим связали, а сами сбежали, бросив одного в палатке. В качестве живой взятки, чтобы откупиться от преследователей.
«Где украденные вами, барон, древние реликвии братского нам монгольского народа? Где боевое знамя-Сульдэ, чингисханова печать и его Золотая Плеть? Указав место — сохраните себе жизнь…»
Ну, сколько можно спрашивать одно и тоже, днем и ночью, без просыпу и передыху? Унгерн уже третью неделю гостит в подвале Новониколаевской чрезвычайки, надоело уже, право слово. А специально прибывшие из Москвы чекисты заладили свое: подай им три личных знака Истинного Повелителя Вселенной, три главных сокровища Чингисхана. Правда, для разнообразия иногда допытываются куда подевался со своей компанией Сипайлов. Бить не бьют, но осточертели до смерти! До смерти? А что, это идея, покончить со всем разом, присоединиться на небесах к Дикой Охоте Чингиса, там барона давно ждут…
— Знаете что, господа чекисты, спишите меня лучше в расход! Только, уж пожалуйста, по военному, как русского генерала, не вешать, а расстрелять…
Последний допрос, ведет новый товарищ, совсем не похожий на чекиста, в полувоенной форме без погон, но в облике угадывается что-то профессорское, приват-доцент из бывших.
— Послушайте, барон. Чего вы добиваетесь? Чтобы тибетская Тайна Тайн попала к злейшим врагам России? По нашим сведениям ваш Сипайлов с какими-то секретными документами уже в Токио. Вам очень хочется и ему помочь?
— Сипайлов — предатель и мерзавец! — зло выдохнул Унгерн. — Впрочем, как и вы! Продали Россию масонам! Ничего я не знаю! Ставьте меня к стенке и точка!
Революционный трибунал в Новониколаевске заседал не долго, всего один день. Показательный суд при огромном стечении народа. Приговор — расстрел[36]. Государство, приговорившее барона Унгерна фон Штернберга к смерти, пережило его ровно на семьдесят лет.
