— Загляните на сайт округа, там вывесили шкалу штрафов за бездействующие или неисправные приборы, и если наш инспектор найдет нарушения, вам придется заплатить приличную сумму, — говорю я противным голосом.
Вообще-то, я не собираюсь стучать на них инспектору, но надо хотя бы напугать их, чтобы проверили противопожарное оборудование.
— И заранее спасибо вам за участие в мероприятиях недели пожарной безопасности! — бодрым голосом заканчиваю я.
Следующий звонок в полицейский участок Оссининга. Сообщаю дежурной, что угнали машину моей матери, называю номер и приметы машины, которая послужила причиной катастрофы со смертельным исходом в Таконике. Называю имена владельцев домов на роковом перекрестке и сообщаю, что в последний раз машину видели в этом районе.
— Прошу вас, позвоните на мобильник мамы, если сможете найти ее, — говорю я и даю вымышленное имя и телефон моей мамы, назвав фамилию водителя, чтобы совсем их запутать.
Сердце снова стучит, я даю отбой. Чувствую, конечно, себя виноватой, представляю, как полиция нагрянет в дом этого человека, конфискует на пару суток его машину… но на что только не пойдешь ради благого дела.
Нарушаю ли я какие-то заповеди? Да. Направо и налево. Вмешиваюсь ли я в ход событий? Напропалую. Жульничаю? Вопиюще. По локоть влезаю ручищами в самое нутро времени. Лгу, как закоренелая преступница. Это ужасно, это удивительно, это просто великолепно!
* * *
— Что ж, приступим, — бормочет Итан, когда в 7:09 мы выходим из машины на стоянке, расположенной через дом от здания лаборатории.
Он ковыряется с замками на дверцах: вверх — вниз, вверх — вниз, наконец добивается своего. Старается скрыть волнение, может, меня жалеет, но я ясно вижу: он нервничает.
Мы все с ним обсудили, прорепетировали, но сейчас, когда приступили к действиям, все время кажется: что-то мы недосмотрели. К месту убийства являемся с шоколадным тортом и надувными шариками.
— У него будет пистолет, — напоминаю я Итану, будто ему еще нужно напоминать.
— Знаю.
Я трясу шариками.
— Вместо этих дурацких шариков нам бы пистолет не помешал.
— Ага, каждому по пистолету, да еще если бы оба умели стрелять… Когда такие, как мы, балуются пистолетами, вместо одного трупа бывает четыре.
Итан, как всегда, прав, железная логика, аж противно.
— Ну хорошо, хорошо…
— Все будет нормально, Прен. У нас есть преимущество, громадное преимущество.
— Какое?
— Мы знаем, что́ должно случиться.
Держась за руки, пересекаем стоянку, шагаем медленно, словно в трансе — будто, если замедлить движение, замедлится и ход времени и изменить его будет легче.
Сейчас я вижу, насколько мы с ним стали другие. Трудно сказать точно, когда это произошло, но мне кажется, что поцелуй в шею возле ключицы заразен, как и укус комара, только передает не страшную инфекцию, а сладкую, бодрящую, возбуждающую, но вместе с тем и лишающую сил энергию. Нет, нам больше нельзя изображать из себя двух беззаботных, сбежавших из дома юнцов. Мы с ним повязаны серьезным и опасным делом. Давно повязаны, но не так, как сейчас. Возможно, лишь ступив на эту скользкую дорожку, мы оба ощутили внутреннюю связь. И дело не столько в том, что нынешняя ситуация делает нас другими людьми, сколько в страхе потерять друг друга.
Гораздо легче было думать, что можно пожертвовать всем, когда прошлое казалось призрачным и бледным по сравнению с настоящим.
Настало время показать, насколько ты можешь быть смелым, но я ощущаю вспотевшую руку Итана, сжимающую мою вспотевшую руку, и смелости в груди не чувствуется. Хочется увести Итана обратно, куда-нибудь в безопасное место, на пустую игровую площадку например, покрепче обнять и держать так до тех пор, пока роковое 17514 не закончится и не станет прошлым.
Сердце сжимается, я начинаю понимать таких людей, как моя мама, кто не хочет рисковать, не хочет исправлять будущее, но хочет жить тише воды ниже травы, по принципу «день и ночь — сутки прочь», «день прошел, и слава богу». Возможно, трусом человека делает вовсе не алчность или развращенность. Возможно, трусость проявляется не в результате слабости, боли или даже страха. Может быть, причина ее — любовь.
* * *
Я делаю глубокий вдох:
— Хорошо.
— Готова?
— Готова.
— Я все время буду рядом. Глаз с него не спущу.
Я киваю. Правда, не уверена, что мне от этих слов стало легче.
Итан целует меня в макушку: еще одна доза энергии — или инфекции, — и я прохожу сквозь стеклянную дверь. Бросаю последний взгляд через плечо.
— Все будет отлично, — говорит он.
Я не столько слышу его, сколько читаю слова сквозь стекло по губам.
Глава 19
Про Мону Гали и ее жизнь я заучила все, что можно, сидя за компьютером Итана. У Моны две сестры, одна в Кембридже, штат Массачусетс, а другая в Каире, это Египет.
Ее младшая сестра Майя недавно окончила Бостонский университет и уехала в Египет, так что она не намного старше меня.
Поднимаюсь на этаж Моны где-то в 19:10, может, чуть позже. Секретарша в приемной собирается уходить: рабочий день закончился. Я сообщаю, что мне надо видеть Мону.
— Как вас представить?
— Мм… Петра. — Странно, но мне почему-то трудно выговорить это имя. — Я подруга ее сестры, — продолжаю я. — Мне надо ей кое-что передать.
Собираюсь еще что-то добавить, но вижу, что секретарша торопится уйти домой и слушает меня неохотно, вполуха. Она звонит в кабинет Моны и называет мое имя.
— Проходите в эту дверь, — кивает секретарша, даже не дождавшись, когда Мона поднимет трубку, — два поворота налево, потом направо и по коридору до середины.
Да, с безопасностью тут у них полный либерализм.
— У нее сегодня день рождения… — выходя в коридор, лепечу я, сама не знаю зачем.
Вот и дверь, на ней табличка с ее именем: Мона Гали. Дверь нараспашку. Вхожу в кабинет, стараясь войти в образ совсем другого человека.
— Здравствуйте, Мона!
Гали сидит за рабочим столом. Поднимает голову от экрана компьютера. У нее длинные черные вьющиеся волосы и крупные черты лица. Мона встает, и я вижу, что ростом она почти с меня.
— Меня зовут Петра Джексон, я университетская подруга Майи. — Протягиваю торт с шариками. — Она попросила доставить это вам лично и поздравить от ее имени с днем рождения.
Лицо у Моны умное, взгляд проницательный.
— Вот это да! Шоколадный! Как приятно. Спасибо.
Мона берет протянутую коробку с тортом и шарики тоже. Шарики тут же отпускает, и они взвиваются под невысокий потолок. Заглядывает в коробку. Ставит ее на стол.
