— Вам ни в коем случае нельзя терять надежды, — успокоила его девушка.
— Видите ли, я никак не могу потерять то, чего у меня никогда не было, — ответил Хьюго. — Я вполне удовлетворен тем, что могу поклоняться Изабелле хотя бы издали; ловить каждое слово, сказанное ею, каждое ее движение, а потом, когда мы расстаемся, я могу вспоминать все так же ясно, как будто это происходит перед моими глазами снова и снова.
— Иногда Изабелла рассказывает мне, — продолжал Хьюго, — как она провела свое утро, и я благодарю небо за то, что в эти редкие моменты могу оказаться хоть в чем-то полезным для нее. Посочувствуйте мне, Аме, потому что, будучи педантом по складу своего характера, я попался в расставленный мною же капкан. Я считал, что книги и учение, ум вполне достаточны для жизни, а теперь вижу, как я ничтожен, как ошибался.
— Это не правда, — возразила ему девушка, — так как из-за своей рассудительности вы вполне научились владеть собой. Вы можете страдать, но по крайней мере в состоянии сдерживать свои чувства. Вы при любых сложившихся обстоятельствах можете владеть собой — даже в такой ситуации, когда менее разумный или более легкомысленный человек потеряет надежду.
Вместо ответа Хьюго сел в кресло и закрыл лицо руками. Затем проговорил:
— Не заставляйте меня поверить в то, что еще есть надежда, — взмолился он. — Может быть, я и глупец, но не такой уж безнадежный, как вы, наверное, думаете. И хорошо знаю, какова правда. За это время я хорошо изучил характер Изабеллы. Моя персона может рассматриваться в качестве претендента на ее руку приблизительно с такими же шансами, как кандидатура какого-нибудь захудалого факельщика с парижской мостовой.
Закончив говорить, Хьюго глубоко вздохнул и вдруг почувствовал, как волна страдания захлестнула его, словно приливом; а потом он ощутил мягкое прикосновение руки к своему плечу и услышал голос, в котором чувствовалось волнение, охватившее девушку.
— И я испытываю такие же чувства; так что мы, по крайней мере, вместе: вы и я в этом диком обществе.
Хьюго взял руку девушки и поднес ее к своим губам; и прежде чем успел подняться и открыть ей дверь, девушка выскользнула из комнаты, и секретарь герцога Мелинкортского остался один.
Как это необычно, думал Хьюго Уолтхем немного позже в этот же день, какое успокоение принесла ему эта юная девушка. Его любовь к Изабелле так долго томила его сердце, что он почти уже забыл, что жизнь возможна и без боли в душе; а еще из-за того, что он поделился своей тайной с кем-то и что страдает не в одиночестве.
У Хьюго стало так легко на сердце, как не было уже в течение многих лет. А может быть, частично умиротворение пришло к нему и вследствие того, что в эти дни Изабелла стала относиться к нему гораздо сердечнее, чем когда-либо.
Хьюго всегда подозревал, что леди Изабелле он кажется очень скучным человеком; и вот этим вечером, когда они вдвоем шли к карете, которая должна была доставить их в дом принца де Фремона, леди Изабелла взяла его под руку и проговорила:
— Как я рада, что вы, Хьюго, поедете сегодня вместе с нами. Ведь это так глупо с вашей стороны все вечера просиживать в нашем особняке, складывая числа в столбик, а слова — в строчки скучных казенных писем.
— Но кто-то должен их писать, — улыбнулся Хьюго, ощущая, как трудно ему сдерживать свои чувства, когда услышал, что Изабелла рада его присутствию.
Аме совершенно не скрывала своей радости по поводу того, что и этот вечер она проведет вместе с герцогом.
Сегодня она была одета в новое платье бледно-зеленого цвета — цвета почек на деревьях весной; единственным украшением был букетик подснежников, приколотый к груди. Оно чрезвычайно шло девушке, и герцог решил, что это платье — одно из лучших творений мадам Бертин.
— Сегодня вечером мы все такие элегантные, — сказала Аме, когда они уже сели в карету и тронулись в путь. — Ваш камзол, монсеньор, не такой нарядный, как тот, что был расшит золотом, но я не уверена, что вы выглядели лучше, чем в этом.
— Аме, если вы будете говорить мне столько комплиментов, я неминуемо превращусь в самодовольного фата, — шутливо предостерег девушку герцог.
— И все-таки, как мне хотелось бы ехать сейчас не на очередной прием, а в лес, — продолжала девушка, — в наш маленький дом в самой чаще леса. Вы ведь обещали, монсеньор, что в субботу мы отправимся туда.
— Да, обещал, — согласился герцог.
— Тогда мне остается только предположить, что вы, Себастьян, совершенно забыли о приглашении на пикник к принцессе де Полиньяк, — упрекнула герцога леди Изабелла.
— Нет, — возразил ей его светлость, — я отлично помню о нем; и тем не менее мы отправимся в наш лесной дом.
— Себастьян, вы безнадежны, — воскликнула леди Изабелла. — Что касается этого домика в лесу, могу представить себе, сколько сплетен поползет на сей счет.
— С какой стати? О чем они могли бы сплетничать? — удивилась девушка. — Что можно вменить в вину человеку, пожелавшему иметь дом, в котором он имел бы возможность спокойно уединиться и провести время в умиротворении?
Герцог обменялся взглядами с леди Изабеллой, и та подчинилась команде, переданной взглядом.
— И в самом деле, им нечего будет сказать, — проговорила леди Изабелла, — кроме того, что вы пренебрегаете своими обязанностями перед обществом. Но на самом деле это ведь не имеет никакого значения для нас.
— Разумеется, не имеет, — согласилась девушка. — Думаю, что в глубине души у меня, скорее всего, нет ни малейшей склонности вести светский образ жизни. Ведь каждый следующий бал практически ничем не отличается от всех предыдущих. Если признаться честно, чего я в действительности с нетерпением жду на всех этих балах, так это обратной поездки домой вместе с вами, монсеньор.
Герцог ничего не сказал, но удивительнее всего было то, что леди Изабелла не стала выговаривать Аме за то, что она игнорирует ее и Хьюго, которые тоже присутствовали в карете во время всех этих поездок.
Для разговоров уже не было времени, так как до особняка принца де Фремона было рукой подать, и их экипаж уже въезжал во двор. Дом оказался весьма внушительной постройки, а на дворе выстроилось множество лакеев, которые должны были помогать гостям выходить из экипажей.
Войдя в парадную дверь, увидели перед собой широкую лестницу, изгибом поднимающуюся вверх, к залам для приемов на втором этаже. Там уже находились гости, которые приехали несколько раньше. Дамы, Хьюго и герцог Мелинкортский поднялись по лестнице, где, сверкая бриллиантами, стояла принцесса де Фремон, приветствующая приглашенных на званый вечер.
Герцог полагал, что хозяйка дома окажется много старше, но, увидев ее, пришел к выводу, что она выглядит намного моложе своего супруга. Принцесса была изысканно одета; причесывал ее подлинный художник, но, когда его светлость целовал хозяйке руку, ему показалось, что у нее болезненный вид.
Она была очень худа, под глазами — морщинки. Тем не менее принцесса одарила герцога очаровательной улыбкой и учтиво приветствовала его:
