— Тебе нельзя здесь оставаться, Майра, — сказала я. — Отец возьмет Майкла, Денниса и Джозефа, и они все вместе придут сюда. И пусть майор Мерзавец Пайк тогда попробует покричать на четверых крепких мужчин.
Майра, которая гладила Дэниела по голове, посмотрела на Томаса.
— Но ты же не бросишь нас, мамочка? — спросил тот. — Ты не дашь ему забрать нас?
— Я никогда не брошу вас, мои мальчики. И вы это сами знаете, — ответила Майра.
Взглянув на нас, она лишь покачала головой.
— Вам лучше уже идти, — сказала Майра.
Бабушка обняла мальчиков, а Майра шепнула мне на ухо:
— Он ненавидит нас. Джексон ненавидит нас. Скажи Майклу, чтобы он поостерегся.
— Я передам ему, Майра. А с тобой все будет в порядке?
— Старому майору нужен Роберт, а Роберту нужна я.
* * *
Когда мы с бабушкой вернулись, отец с парнями разгружал улов. Джози Бейли, жена Денниса, сортировала рыбу. Она была настоящей дочкой рыбака — ловкая, проворная, умела продавать и торговаться, всегда была готова идти на рынок, хотя вскоре у нее должен был родиться второй ребенок. Сейчас у молодого семейства была маленькая дочка, а Джози хотела еще одну.
— Чтобы сестрички, — говорила она.
Мама вышла к нам с Бриджет на руках.
— Опускается туман, — сказала она. — Я видела, как среди холмов собирается дымка. Тебе лучше заночевать сегодня у нас.
— Мне нужно вернуться домой, мама.
— Может, мне пойти с тобой, Онора? — предложил мой брат Хьюи, которому было уже двенадцать, очень смышленый мальчик. — Я бы хотел повидать Пэдди и Джеймси, а на ночь могу остаться у вас в Нокнукурухе.
— У тебя что, завтра школы нет? Учитель будет ждать тебя. Мама говорит, что ты прекрасный ученик. Amo, amas, amat… — начала я.
— Amatus, amant[36], — закончил он. — Но у вас я мог бы почитать твою книгу, Онора.
Майкл нашел для меня в Голуэй Сити старую книгу латинской грамматики, которая, вероятно, принадлежала когда-то обнищавшему школьному учителю. «Стоила она довольно дешево, — сказал он мне тогда. — Когда мимо нашего дома проложат дорогу и я открою свою кузницу, куплю тебе больше».
— Вы все завтра придете помогать нам копать картошку, и я дам тебе почитать книгу, — заверила я его.
Он был высоким, как все Кили, но единственным рыжеволосым в нашей семье.
— Хьюи, тебе пора уже спать, — сказала мама. — Онора, такой туман спускается… Оставайся. Там даже дороги не разглядишь.
— Если бы я к этому времени не выучила каждую трещинку и каждую впадину на тропе от берега до Нокнукуруха, то была бы полной amadán и позором для нашего ученика Хьюи.
— Amadán по-английски означает «идиот», — пояснил Хьюи.
— Совершенно верно, Хьюи, — подтвердила я и, поцеловав маму, взяла Бриджет на руки.
— Счастливого пути, Онора, — сказала на прощанье мама.
Меня окутал туман, тяжелый и сырой. Я решила, что пойду вдоль берега: сейчас отлив, и так будет быстрее. Я слышала, как волны глухо ударяют в скалы, торчащие из воды, словно корявые пальцы, но сам залив был скрыт от меня пеленой тумана.
Бриджет вскрикнула.
Я слишком сильно прижала ее к себе, не осознавая этого.
— Прости меня, a stór. Мамина деточка, мамина маленькая девочка.
В полной темноте лишь ощущение утоптанной земли и краев углубления под ногами подсказывало мне, что я на тропе. Так я и шла: шаг правой ногой, шаг — левой, шаг — правой, шаг — левой.
— Господи Иисусе, Дева Мария и Святой Иосиф! Спасите и защитите меня! — крикнула я. Как далеко я уже зашла?
Вверху тускло мелькнул огонек.
— Онора!
На возвышенности стоял Майкл с куском горящего торфа перед собой.
— Онора, вот вы где! Я уже начал волноваться. Это какой-то особенный туман. Пойдемте, пойдемте, мы с мальчиками уже приготовили вам ужин.
Мы сидели у родного очага, ели вкусную рассыпчатую молодую картошку нового урожая, и я не уставая приговаривала, как здорово готовят мои мальчики. Я держала Бриджет на руках, а Майкл и наши сыновья рассказывали о своей поездке верхом в каштановую рощу возле Барны.
— Первым делом, Пэдди, расскажи маме, что особенного было в тех деревьях.
— Они совсем старые, мама, старые, старые, старые.
— А почему это еще так важно? — подсказал Майкл.
— Потому что… — начал Пэдди и продолжил нараспев: — Потому что Ирландия трижды одевалась и трижды раздевалась донага.
— Молодец, Пэдди, очень хорошо, — похвалила его я.
— Трижды, — повторил Джеймс. — Трижды, трижды.
— Он, мама, не знает, что «трижды» — это означает три раза.
— Нет, знаю, — обиделся Джеймс. — Три, три, три!
— А что тогда означает «трижды одевалась и трижды раздевалась донага»?
— Это значит, — сказал Пэдди, — что они трижды рубили наши деревья.
— Они?
— Ну, плохие люди.
— Так было проще сказать ему, чем объяснять про викингов, нормандцев, Кромвеля и всех остальных, — обьяснил Майкл.
Я кивнула.
— Одна и та же история, только персонажи разные, — сказала я.
— В Ирландии, мама, раньше высокие деревья были повсюду, но сейчас они растут только вокруг больших домов. Но после нашего набега у нас теперь тоже будут собственные деревья, — заявил Пэдди.
— После нашего набега! — воскликнул Джеймс.
— Мы там подкрадывались! — сказал Пэдди.
— На четвереньках, — добавил Джеймс.
— И папа тоже, мы все, мама, крались через лес, пока не добрались до самого высокого каштана. А потом мы бросали палки и камни по веткам, — продолжал Пэдди.
— И я тоже бросал, мама.
— Помолчи, Джеймси, сейчас я рассказываю, — оборвал его Пэдди. — Так вот, палки и камни…
— Пэдди здорово бросал, — снова перебил его Джеймс. — Сильно.
— Да, — подтвердил Пэдди. — Скажи, папа?
— Вы оба были молодцами. А когда каштаны упали, мы тут же схватили их и побежали домой, распевая на ходу «Запад проснулся». А ну-ка, мальчики, давайте.
Мальчишеские тонкие голоса присоединились к глубокому баритону Майкла:
