– Ах сударь, рад бы я свечу достатьИ осветить нам трапезу посмертну.Увы, очей здесь светом не ласкать.Мы в горести и провалились в бездну.
– (Посерьезнев.) Пожалуйста, прекратите! Я сейчас с ума сойду.
– Полноте, Николай Васильевич. И без того многие так и считают – у вас было психическое расстройство. Вы сожгли второй том «Мёртвых душ», а нормальный человек не способен на столь глупые и безрассудные поступки. Да-да, простите меня. Ваши душевные терзания оставили вас без денег, издателей – без ещё больших денег, а читателей – без долгожданного продолжения известной книги, в будущем именуемой англосаксонским словом «бестселлер». Как можно, сударь?
– (В смущении.) Позвольте… но мои сомнения! Хочу сказать – я задумывал три тома. Однако второй показался мне ужаснейшим, полным самоповторов… вы сами же осведомлены, Александр Сергеевич, как капризна наша российская публика.
– (С пренебрежением махнув рукой.) Кого беспокоит столь ничтожный фактор, как публика, Николай Васильевич? Её мнения вообще не спрашивают, отныне всё решает маркетинг. Скажут – народ станет кушать икру, скажут – карасей в сметане, а нет, так и обойдётся чёрным хлебом с чесночком-с. Я объясню вам с современной точки зрения вашу ошибку. Следовало сразу после первой части бросить на прилавки книжных магазинов продолжения «Мёртвые души: Плюшкин наносит ответный удар», «Мёртвые души: месть Ноздрёва», хотя лучше не останавливаться на трилогии. Достойно, мой милый друг, покуда дела шли хорошо, выпустить также «Мёртвые души: и наступит тьма» плюс «Мёртвые души: возвращение Коробочки». Но это не основное упущение. Как вы могли создавать второй том целых десять лет, последовательно сжигая черновики? Безумие. Требуется писать три книги в год, только тогда читатели и торговцы запомнят вас, иначе вы обречены на забвение.
– (Холодно.) Сударь, я вас не понимаю. Отдать душу и сердце мамоне, суть её благам и презренному металлу? Разве к такому должен стремиться писатель, своим пером создающий волшебные миры, изобретающий новые царства и населяющий их прекрасными девами и благородными рыцарями? Роман, потрясший сердце и заставивший читателей рыдать, не напишешь за месяц! Сие кровь вен твоих.
– (В огорчении.) Я вижу, Николай Васильевич, вы где-то в облаках витаете. Волшебные миры в нашем будущем создаются на коленке, по десять штук в год. Эх, почитали бы вы свежую романтическую фантастику, у вас бы кровь из глаз пошла, а не из вен. Вы и представить себе не можете, какое огромное количество держателей пера тысячами клепают подобные тексты, и между ними на грош разницы. Тему принято выжимать до последнего. Сдав в издательство финальную часть «Мёртвых душ», надо ковать железо, пока горячо – предложить межавторский проект с броским названием. D.E.A.D подойдёт, а вот C.H.I.C.H.I.K.O.V наверняка отклонят.
– (В ступоре.) Межавторский проект? Это, простите, на каком языке?
– На современном русском, милостивый государь. Сейчас встречаются выражения вроде «менеджер клининг-сервиса», и сие отнюдь не заклинание, вызывающее демонов, а обозначение дворника. Межавторский проект… Попытаюсь объяснить. Ну представьте, я и Лермонтов пишем свои версии «Мёртвых душ». Я помещаю в сюжет Руслана и Людмилу: собственно, Людмила растлевает Плюшкина и сбегает в Ниццу со всеми его деньгами, а Руслан убивает мечом себя и Манилова с Собакевичем по причине обескровленного сердца. Туда же неплохо добавить чернобыльских мутантов, и я понятия не имею, куда их впихнуть… но надо. Возможно, Руслан превратится в чудовище, или Людмила внезапно обернётся красногубым вурдалаком в момент растления Плюшкина. Или Плюшкин, долгое время по незнанию хранивший свои сокровища в сундуке из-под радиоактивного метеорита, подвергся мутации: он нападает на всех, у кого в кармане есть хотя бы пятьдесят копеек, отрывает голову и жадно пожирает мозг. Лермонтов же перенесёт действие романа к подножию седых кавказских гор. Дикая страсть Коробочки и Собакевича посреди радиоактивного пепла, обратившего её в красавицу с огромной грудью, как у кормилицы, а помещика – в подающего надежду юношу с грустной судьбой. Вокруг – абреки-мутанты, питающиеся человеческой плотью и появляющиеся исключительно в ночи, а также сановники государева правительства, переродившиеся в вампиров. Настоящий бестселлер, сударь.
– (Бледнея, крестится.) Да воскреснет бог и расточатся врази его. Какие ужасные слова вы говорите. Разве могут существовать подобные вещи на белом свете? Неужели, даже будучи голодным, вы впряглись бы в сию литературную телегу? Но вы же мой учитель, наставник: «Мёртвые души», по сути, вообще ваша идея!
– (Со вздохом.) Эх, Николай Васильевич. Для того, чтобы вас в России нашей православной уважали читатели и издатели, вы должны, умерев сто пятьдесят лет назад, встать на полку в обложке с золотым тиснением, желательно в серии «Классики века». Но вам лучше, нежели мне. Я бы в новой России смог публиковать сугубо продолжения «Капитанской дочки», ибо прозу не жаловал. А стихи нынче крайне неохотно издают. Даже патриотические вроде «ура, мы ломим, гнутся шведы». Впрочем, я бы извернулся. Выпустил бы «Капитанскую ночку» – эротическую фантастику – или даже «Капитанскую сучку» – так вернее купят. Кстати, вы вспомните первый том «Мёртвых душ»… ну что там за обложка?
– (С неожиданной стыдливостью.) Да соблаговолите простить, обложка как обложка… Чёрные буквы на белом фоне, заметно издалека, читатели оценили.
– Сейчас бы над вами все посмеялись, милостивый государь. А романы бы мёртвым грузом повисли в книжных магазинах: любой читатель, завидев столь убогую картинку, пройдёт мимо. «Ревизор» должен завлекать покупателя рисунком, как Хлестаков целуется с Марией Антоновной – девицeю топлесс в прозрачных панталонах. В «Женитьбе» хорошо бы и посмелее – Агафья Тихоновна голая, но её бюст и лоно закрывает руками стоящий сзади, хищно улыбающийся во тьме Подколёсин. Зато коммерческий успех ожидает «Тараса Бульбу» – ввиду политической обстановки. Там можно давать лицо грозного казака (обязательно с висячими усами) и слоган «Ну что, сынку, помог тебе твой Евросоюз?». «Вечера на хуторе близ Диканьки»? Предлагаю изобразить барышню со скорострельным ружьём (здесь его зовут пулемётом), в броне и с большим вырезом на грудях между пластин.
– (Хрипит.) Боже, о чём вы говорите? В тексте ни слова об этом… пулемёте.
