Настя пожала плечами:
— Мне она показалась не несчастной, скорее, амазонкой, из тех, что постоят за себя, в обиду не дадут.
— А любовь ваша единственная? К тому, кто вздорен и бодлив? К имитатору Тычкова с маниакальным самомнением. И вкусом тети Моти! Они вдвоем потаскались по всей стране, поссорились в ста пятнадцати местах, а уж как он режиссером заделался… Не в нем, впрочем, дело. Она, она! Она ведь превратилась в жрицу этого бездарного истукана. Встает и ложится с заклинаниями, что Вовик гениален. Она и меня в этом убеждала, а у самой глаза пустые, картонные — совершенно нечеловеческие глаза. Она перестала играть, все его дела устаивает: труппы школит, подглядывает, подслушивает, выискивает недовольных. Кто в гениальности Вовика засомневался — тому конец. Вы знаете, что у нас труппа меняется раз в полгода?
Шехтман вновь осветился желчным огнем и не слушал больше ни вопросов, ни возражений:
— Нет, вы подумайте! Ирочка Пантелеева — Нина Заречная — инквизитор! И ведь вы ее видели. Где красота? Где грация? Где, в конце концов, губастость? Где губастость, я вас спрашиваю? Это же щель какая-то вместо рта! И откуда эти уши, которых раньше не было? То есть, имелись, конечно, какие-то уши, но вполне симпатичные, раз незаметны были. А теперь у нее не уши, а пироги! Откуда пироги? Все ваша единственная любовь!
Шехтман перехватил недоуменный взгляд Насти.
— Знаю, знаю, что вы скажете! — замахал он руками. — Я учитываю возраст. Я допускаю, что всякого может настигнуть ожирение. Или себорея. Или плоскостопие. Даже склероз! Но делаться умственным уродом, шаманихой какой-то!.. Я понимаю, она многое пережила. Она двенадцать лет пыталась родить ему ребенка. Это мука, это убивает — она все мне рассказала. Попытки кончились, когда к ним в Якутск приехала из Архангельска его дочь от первого брака, чудовище четырнадцати лет. Видите ли, детка поссорилась с матерью, стащила деньги — и в поезд. Мать обрадовалась страшно, препоручила дочку папе — то есть Ирочке — и пустилась устраивать собственную личную жизнь. А Ирочка с тех пор двум божествам служит. Дочка копия папы, только что без бороды. Но нрав кошмарный! Она сейчас в Нетске. Учится. Во всех институтах там за восемь лет переучилась и все бросила. Себя ищет… Три привода в милицию, даже сюда звонили! За что могут привести в милицию молодую девицу? Вы понимаете? Вы догадываетесь?
Шехтман откинулся на спинку кресла, саркастически скривился:
— Вот вам и вся единственная любовь. Что это такое? Я скажу! Это паук. Вы по телевизору видели? Паук вводит в жертву, в мошку какую-нибудь, свой яд, растворяет им все внутренности — и выпивает. Только оболочка, шкурка остается, скукоженная, с обломанными лапками, вроде мумии. Нет, Таня не такая! Ирочка же мумия, и все неживыми лапками шевелит, всех мучает. А ему льстит! При этом ревнует страшно — льстя и угождая. Оба они ревнивцы, недаром за «Отелло» взялись. Только он, Тычков поддельный, других ревнует — а она его. Вот где у нас единственный! Вот где самый-самый! Только причем тут Таня?
Глава 16Самоваров звонил в дверь Владислава Шухлядкина. Он хотел было остаться дома, поваляться на раскладушке, но не улежал. Во-первых, таинственный красавец проживал почти рядом с театральной братией — почему бы и не сходить к нему, если надо пройти всего пару кварталов? Минимум усилий. Настя, во-вторых, была твердо уверена, что Самоваров так и рвется к Шухлядкину, и ждала рассказа об этом визите. Самоварову не хотелось выглядеть в ее глазах героем-суперсыщиком — зачем обманывать ребенка? — но чтобы она считала его вялым трусливым байбаком? Никогда! В-третьих, взглянуть на Владислава и самому хотелось. Неправдоподобная история — неужели Таня была такая? Какая она была, Самоваров еще не понимал, но что она теперь ему не посторонняя, ощущал. Настя его своим детективным рвением заразила, что ли? Во всяком случае, он решил, особенно не углубляясь в подробности, получить представление о герое последнего — или не последнего? не все Мошкин разузнал? — Таниного романа. Достаточно для этого позвонить в дверь, посмотреть, что за малый, и тут же сказать, что ошибся адресом. И хватит с него!
Самоварову открыл дверь не юный соблазнитель, а красивая молодая женщина в чересчур обтягивающих оранжевых штанишках и с недомашней раскраской на лице. Это еще кто? Самоваров смутился, напустил на себя официальной хмури и строго спросил Владислава Шухлядкина.
— Кто там, мама? — донесся из глубины квартиры мужской голос.
— Это, Владик, к тебе из прокуратуры, — безмятежно ответила мама.
Самоваров покосился в большое зеркало в прихожей: действительно ли есть что-то в его физиономии неотразимо карательное и правоохранительное? Отражение в зеркале, как всегда, его мало обрадовало.
Мама заботливо помогла Самоварову раздеться и, дразня оранжевым, повела в комнату таинственного Владислава. Комната оказалась самая банальная, вся облепленная плакатами, с пестрой тахтой и неизбежным музыкальным центром. Обращали на себя внимание только зиявшие среди плакатов две необыкновенно топорные авангардные картины да крупные фотографии хозяина комнаты (Самоварову сразу вспомнился Мумозин). Владислав был который уже ушуйский красавец, показанный Самоварову за последние дни? И на фотографиях, и наяву очень приятный паренек. Свежесть он имел еще цветочную, зато взгляд вполне твердый, совсем как у Лешки Андреева, красавца с руками в карманах. Немигающий взгляд покорителя женщин.
— Вы от Мошкина? — осведомился прекрасный Владислав.
— Не вполне. Я от Кучумова, — ляпнул Самоваров наугад, не соврав, впрочем, ничуть.
Красота Владислава подернулась нервной рябью.
— Меня берут? — спросил он нетерпеливо.
— Куда? — не понял Самоваров.
— Как куда? В «Кучум», в шоу-группу. Я же у вас просматривался на прошлой неделе!
— Да, да, припоминаю, — соврал Самоваров. — Вы ведь танцуете?
Владислав призадумался.
— Не то чтобы танцую, — ответил он. — Скорее, я движусь… дви… двигаюсь, да! Вообще-то моя мечта — подиум, но у нас мало возможностей… Другое дело в Нетске!
— Я как раз из Нетска. Нет, не в том смысле, я не с подиума, но…
На Самоварова снизошло вдохновение лжи. Он нес ерунду и сам удивлялся, насколько каждое слово оборачивалось правдой.
— Видите ли, Владислав, мне Андрей Андреевич поручил выяснить некоторые обстоятельства вашего знакомства с Татьяной Васильевной Пермяковой.
— Понимаю, — кивнул Владислав. — Только скажите, берут меня в шоу-группу? Я, конечно, все расскажу, мне нечего скрывать. Если надо…
— Надо, молодой человек, очень надо, — подтвердил Самоваров. — У нас в «Кучуме» все солидно, и танцуют только люди с чистой совестью. Во всем разобраться надо, прежде чем на подиум шагать.
— Да я понимаю, — повторил Шухлядкин. — Я сам, когда про ее смерть узнал, прямо сел — ужас какой-то! Но я ни при чем. Ваш Мошкин согласился, что ни при чем. Ой, извините, не ваш! Конечно! Я все расскажу, раз такие люди заинтересовались. Мне скрывать нечего!
