Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Чердынцев отцепил от пояса две гранаты, положил их перед бойцами.
– Вот вам карманная артиллерия, – проговорил он негромко. – Прорываться будем на левом фланге. Попробуйте подползти к пулемёту и уничтожить его.
– Сделаем, – глухо проговорил Бижоев, – не сомневайтесь. – Он подцепил пальцами одну гранату, подкинул её в руке. – Сделаем.
– Взрывы гранат будут для нас сигналом, – сказал лейтенант, – мы сразу пойдём на прорыв.
Ерёменко молча кивнул, подхватил вторую гранату и уполз в темноту. Лейтенант двинулся следом. Чердынцев двигался от бойца к бойцу и повторял едва слышным шёпотом:
– Приготовиться к прорыву! Приготовиться к прорыву!
Он достиг торца траншеи, когда в темноте полыхнул неярко, плоско взрыв, за ним, почти в унисон, прогремел второй.
– За мной! – скомандовал Чердынцев, выпрыгивая из траншеи, увидел, что впереди, в глухом пространстве заплясал рыжий огонёк, полоснул из «шмайссера» по этому огоньку, перекрестил его своими выстрелами, и огонёк угас.
Откуда-то сбоку на него налетел немец в громыхающей, будто сшитой из железа накидке, Чердынцев среагировал вовремя, на ходу пригнулся, подцепил немца собственной спиной и перекинул его через себя. О твёрдую мёрзлую землю немец приложился всем телом, крепко ударился, внутри у него даже что-то сыро вякнуло – так когда-то в деревнях наказывали конокрадов, били всем телом о землю, и у тех от ударов отрывались лёгкие и селезёнка. Следом на лейтенанта налетел ещё один немец, тяжёлый, как бык, пропахший потом, – Чердынцев ударил его снизу автоматом, концом ствола в шею, словно штыком, услышал противный хруст и, не останавливаясь, понёсся дальше.
Сзади раздавались вскрики, сопение, одинокие выстрелы, топот ног, глухие удары, потом всё это неожиданно удалилось, сделалось едва слышимым, и Чердынцев понял – они прорвались.
В темноте лейтенант натыкался на стволы деревьев, по-кошачьи ловко отпрыгивал от них, на собственных ногах, будто на лыжах, съехал в заснеженную светлую ложбину и остановился. В спину ему больно ткнулся кто-то, также остановился.
Это был Ломоносов.
– Кажись, прорвались, товарищ лейтенант…
Рывок был внезапным, сильным, потому в оцеплении немцев и образовалась такая хорошая дырка, да и не прорваться им было нельзя.
– Надо проверить, сколько нас осталось, – покашляв в рукав шинели, произнёс лейтенант.
Шинель он себе добыл хорошую, командирскую, с кавалерийскими петлицами, украшенными скрещёнными клинками, – чуть великовата она оказалась, но это было ничего, это было даже хорошо, в холод можно будет натянуть на себя какую-нибудь душегрейку, а сверху одеть шинель. Взял он её в разбитой нашей машине – с воздуха грузовик накрыл «мессер», – валялась в кузове, свёрнутая в скатку, сырая, пахнущая дымом. Откуда взялась наша военная полуторка в немецком тылу – непонятно. Видимо, такие же, как и они, бедолаги, отступали, пробирались к своим и решили по пути подъехать. Скорее всего, это было так. А там – кто знает…
Лейтенант пересчитал всех, кто вырвался из ловушки. Не хватало девяти человек. То ли погибли, то ли откололись и ушли в сторону.
Судя по всему, всё-таки погибли: схватка была яростной, и погибло бы ещё больше, если б Бижоеву и Ерёменко не удалось так близко подползти к пулемётному гнезду: их гранаты превратили сам пулемёт в груду лома, а стрелков вмесили в снег. Молодцы ребята! Живы они или нет?
Лейтенант пробежался взглядом по тёмным усталым фигурам, засёк Бижоева и облегчённо вздохнул – уцелел мюрид, это хорошо… А где Ерёменко? И Ерёменко был цел. Ёжился на холоде, совсем неприметный среди хлопцев.
Чердынцев протиснулся к нему, пожал руку:
– Спасибо тебе, Ерёменко… И тебе, Бижоев, спасибо, – он пожал руку низкорослому крепкому кавказцу. – Если бы не вы, нам пришлось бы туго, – развернулся на одной ноге и скомандовал: – Вперёд!
Группа устремилась за лейтенантом и через несколько мгновений растворилась в плотной мгле. Слышно было только, как под ногами похрустывает молодой ломкий снег, да ветер бормочет что-то в сосновых макушках.
Минут через двадцать, впереди, в лесу, в воздух взмыли две ракеты, одна за другой – красная и зелёная… Это был сигнал. Явно немцы подавали кому-нибудь из своих. Не засада ли впереди? Чердынцев остановил группу, привычно откашлялся в рукав шинели.
– Иван, – попросил он маленького солдата, – проверь спуск к реке. Как тут, круто или всё-таки терпимо? Не нравятся мне эти ракеты.
Ломоносов исчез в темноте. Вернулся быстро.
– Не пройдём, товарищ лейтенант, – сказал он, – и ноги себе переломаем, и головы свернём.
– Жаль, – обволокся лёгким облачком пара Чердынцев и закашлялся (подцепил, похоже, простуду). – Надо искать место для спуска к реке.
Лейтенант понимал: здешний лес слишком жидкий, в нём не спрятаться, следы группа оставляет очень чёткие, по ним легко найти красноармейцев, легко окружить и уничтожить их – надо обязательно уходить на ту сторону реки. Там и лес другой, и глухих мест больше.
Нужно найти и переправу через реку – не лезть же в такую стынь в холодную чёрную воду. В реке можно остаться навсегда.
Мост, пара лодок, плот – что угодно, словом, для переправы всё сойдёт, но до рассвета надо обязательно переправиться на тот берег и исчезнуть. Наверняка есть такие места, где и лёд уже образовался, – с тихим течением, омуты и заводи, – тогда можно будет переправиться по льду.
Чердынцев глянул на часы – было одиннадцать вечера. Хотя по состоянию природы, по гибельной тьме, которая затопила всё вокруг, сделала пространство неподвижным, мёртвым, можно было смело считать, что стоит уже глубокая ночь. До семи утра ещё есть время. Может быть, даже до восьми – сейчас светает поздно. Если же группа не переправится на ту сторону, не растворится в тамошнем лесе, то дело будет швах: на неё накинут сетку и затянут горловину. Немцы это делают умело.
В небо опять взвились две ракеты, красная и зелёная, вызвали ощущение тревоги, какого-то секущего холода – всё походило на то, что немцы либо готовят им ловушку, либо подтягивают силы.
Группа продолжала неторопливо двигаться краем реки.
Запас времени у Чердынцева имелся. Правда, очень небольшой, израсходовать его можно быстро. Спуск к реке, к воде – это четверть дела, три четверти – переправа. Как переправляться, на чём, в каком месте – вопрос большой головной боли, но решать его надо. Чердынцев на ходу глянул в небо, увидел чистый, освобождённый от наволочки кусок, в котором неясно помаргивали съёжившиеся от холода звезды.
Далёкие застывшие звёзды эти взбодрили Чердынцева, он словно бы разглядел в них некий потайной знак, подаваемый свыше – всё, мол, будет хорошо. Лейтенант улыбнулся и поморщился от боли – от улыбки треснули сухие помороженные губы. Подцепил пальцем струйку крови, пролившуюся на подбородок. Это ничего-о… До свадьбы заживёт.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
