— В котором часу будет подан самолет для этой женщины?
— В десять.
— Я пришлю тебе машину. Сделай так, чтобы она оказалась в Баб-аль-Азизии в девять часов.
— Об этом не может быть и речи! Завтра утром я должна организовать отъезд всех делегаций, у меня и без того полно забот!
— Ладно, я сама этим займусь. Но позаботься о том, чтобы задержали самолет.
В 10 часов утра муж сидел в зале ожидания аэропорта. В 11 часов его супруги по-прежнему не было. И в полдень тоже. Служащие протокола и делегации пребывали в заметном замешательстве. В 13:30 наконец прибыла непринужденная и улыбающаяся женщина, с разорванной молнией на своем облегающем костюме.
В другой раз Сафия, жена диктатора, устроила званый ужин в роскошном вращающемся ресторане, расположенном на двадцать седьмом этаже небоскреба в Триполи. Когда около полуночи закончилась трапеза, от современного комплекса, расположенного на берегу моря, отъехал кортеж автомобилей, развозивших первых леди по отелям. Вдруг от колонны отделилась одна машина. Шоферу было приказано самым незаметным способом следовать в Баб-аль-Азизию. Вот только об этом никого не предупредили в отеле. Делегация, ответственная за сопровождение женщины, всполошилась, и у начальника протокола чуть не случился апоплексический удар.
— Позор! — орал он на ливийских организаторов. — Где сейчас супруга президента? Как вы могли потерять среди ночи жену главы государства?
Его попытались успокоить: в Триполи совершенно безопасно, она всего лишь задержалась. Взволнованный, в панике, с телефоном в руке, он не знал, кому звонить. Не имея больше никаких аргументов, служащие протокола предпочли скрыться. Их смутила эта ситуация, но по крайней мере они не волновались о том, где находилась жена президента. Впрочем, она вернулась в половине четвертого утра.
Мне рассказали множество подобных историй в подробностях. Касающихся супруг глав государств, равно как и жен министров зарубежных стран, жен послов, председательниц делегаций. И даже о дочери короля Саудовской Аравии Абдаллы. Каддафи был готов на все, чтобы заполучить ее и таким образом жестоко отомстить ее отцу, который тогда еще был наследником престола. В распоряжении ливийских сводниц имелись любые средства, чтобы привести к нему эту молодую женщину. Но все же, не добравшись до нее, интриганки убедили одну марокканку, проживающую в Саудовской Аравии, притвориться принцессой всего на одну встречу, после которой ей вручили приличную сумму компенсации. Безумный от гордости Полковник был одурачен.
Иногда в горящем взгляде моей собеседницы, да и многих других, я, кажется, замечала все ту же тревогу, которую в самом начале видела у Сораи: «Поверит ли она мне? Сможет ли она мне поверить? Все это настолько нелепо!» Я записывала без комментариев. Просила детали, даты. Она их называла, по-прежнему умоляя не выдавать имен. Кстати, чуть позже мне подтвердят многие из этих историй две переводчицы, которые работали в той же службе, а также представители нынешней власти.
Наконец, существовали априори запрещенные жертвы, а значит, в высшей степени желанные для того, кто обладал всеми правами: любовницы и жены его сыновей и кузенов. По этому поводу ходило много слухов. Один предводитель повстанцев заверял, что невестка Каддафи, живущая сейчас за границей, лично призналась ему в том, что ее тошнило от нравов этой «дегенеративной» семьи, и в том, что она десятки раз поддавалась настойчивым требованиям Вождя. Я на этом не особенно задерживалась, сочтя это лишь очередным злоупотреблением внутри семьи, насчет которой больше никто не питал иллюзий. Но мое внимание привлекла первая полоса газеты «Ливия аль-Джадида», на которой было размещено интервью с одним из ближайших кузенов Каддафи. В стране, где прессе всегда затыкали рот и где тема секса была по-прежнему запретной, эта статья произвела ошеломляющий эффект. У Саеда Каддафа Эддама интервью взяли в тюрьме, и он признался в том, что его жена была жестоко изнасилована его кузеном Каддафи. Он рассказывал, что это было предумышленное насилие, совершенное человеком без стыда и совести. Если тот хотел какую-то женщину, «ему лишь стоило включить ее в клан, племя или семью», за исключением тех случаев, когда он использовал жену, чтобы унизить мужа. Он говорил, что изнасилования совершались многократно, в то время как его отсылали в военные командировки, и в конце концов его жена, его «большая любовь», разорвала всякие связи с кланом Каддафи, быстро подала на развод и в спешке устроилась на работу за рубежом. Чтобы спастись самой. И защитить их дочь, так как она не хотела, чтобы «семья дважды подверглась той же участи». Человек, известный своими разнообразными проступками и близостью к Вождю, подбирал удивительно жалобные и душещипательные выражения. «Он съел ее, как горячее блюдо, и довел до того, что она возненавидела себя за то, что была женщиной».
Итак, я помчалась в мисуратскую тюрьму Аль-Худа. Обвинение было чрезвычайно серьезным, и, насколько я знаю, это был первый случай, когда мужчина из его семьи, чья бывшая жена в конечном счете сделала карьеру дипломата Организации объединенных наций, проявив себя ярой защитницей Полковника, подвергся риску попасть на «заминированную территорию». Несколько лет назад по той же причине одного из кузенов Каддафи подвергли ужасному публичному самосуду.
Меня провели в его комнату, которая находилась в медсанчасти тюрьмы, где хаотично громоздились чемоданы, ящики, книги и медикаменты, в углу стояло инвалидное кресло. Завернутый в коричневую джеллабу, кузен Каддафи принял меня, лежа в постели. Одной пухлой рукой он подпирал голову в тюрбане с синими помпонами, другую руку погрузил в тарелку с финиками и какими-то сухофруктами. Плохо выбритый, с пронырливым взглядом, выпирающим животом, изможденный и ослабевший, он напоминал мне пашу с восточных миниатюр. Родившийся в 1948 году, он выглядел на десять лет старше и был частично парализован. Но он не казался недовольным своей судьбой, требовал к себе внимания, за ним ухаживали, и он был рад тому, что у него здесь полно времени на то, чтобы написать свой третий роман. Итак, я начала беседу с размещенного в ливийской газете интервью, откровенно радуясь тому, что такой человек, как он, сможет пролить свет на сексуальные преступления диктатора. Чувство неловкости… Он прочистил горло, встряхнул головой, чтобы избавиться от хитрого помпона, выскользнувшего из тюрбана, и попытался принять важный вид:
— Это недоразумение.
— Что?
— Я никогда не говорил о сексуальных преступлениях.
— Это, наверное, не ваши слова, но вы описали действия Каддафи, который удалял вас от дома и в это время принуждал вашу жену к…
— Моя бывшая жена всегда была мне верна! Моя честь чиста!
— Ведь сейчас речь не о ней. Вы обвиняли именно Каддафи в…
— Ни в чем! Я подам жалобу на газету, которая все это выдумала. Я не желаю, чтобы меня вспоминали как замешанного в подобных преступлениях! Негоже это — выносить на публику дела семьи!
Он был непоколебим. Невозможно было вернуть его к той теме. И мы принялись ходить вокруг да около. Он и мысли не допускал о том, чтобы обвинять своего кузена:
