Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
Ни людям, ни собакам, ни кошкам Марина помогать не станет, это Арсений понимал. Не то чтобы она была злосердечна, просто трудно было ожидать, что безразличие к себе самой, которое ее охватило, вдруг выльется в деятельную любовь к незнакомым людям или тем более к животным, к которым она всегда была равнодушна.
Арсений взял отпуск на месяц. Инга оставалась в городской квартире – на Гоа она подружилась с какой-то замечательной компанией и наконец проводила время не в одиночестве. А он провел весь месяц с Мариной.
И как же прекрасен был этот месяц! Все, о чем он, затевая строительство дома, думал лишь мимоходом, оказалось чудесной явью. И снегири покачивались на ветках калины, склевывая мерзлые багровые ягоды, и дорожки, которые Арсений расчищал каждое утро, казались синими из-за глубоких сугробов, и звезды переливались, мерцали, сверкали в темном небе, когда в полночь они с Мариной выходили на крыльцо и стояли обнявшись в огромной, пронзительной, любовной тишине…
Да, любовь, которая казалась Арсению утраченной, напомнила о себе так просто и ласково, что не оставалось сомнений: есть она, не исчезла, и от того, что меньше в ней стало страсти, а больше жалости и доверия, – от этого она сделалась только крепче.
Страсть тоже, впрочем, присутствовала: когда Арсений с Мариной возвращались после вечерней прогулки домой и шли в спальню, то гнало их туда не что-нибудь, а нетерпение. Хотелось поскорее раздеться, обняться, соединиться полностью, и еще, еще, хоть большего соединения, казалось, уже и быть не могло.
– Может, ребенка родим? – смеясь, говорила Марина, когда они с трудом отрывались друг от друга и отдыхали, коротко и скоро дыша. – А что, возраст у меня еще репродуктивный. А если само не получится, можно ЭКО сделать.
– Давай родим, – соглашался он. – Получится, почему же нет.
Он готов был родить хоть тройню, лишь бы длилась и длилась эта ровная, счастливая, ничего друг от друга не требующая привязанность. Он не то чтобы с возрастом полюбил такое состояние жизни – оглядываясь на свою молодость, Арсений понимал, что всегда оно было естественно для него, – но теперь он ценил каждый его миг, и фаустовское «остановись, мгновенье, ты прекрасно!» было ему понятно изнутри.
Он был бы не против, чтобы маленький ребенок был у нее прямо сейчас, тогда его душа была бы спокойна. А так – непонятно, как выйти через неделю на работу, как оставить Марину в одиночестве.
Ждать неделю не пришлось. За четыре дня до окончания отпуска, проснувшись, как привык за этот месяц, около десяти утра, Арсений не обнаружил жену рядом с собой на кровати. Ничего странного не было в том, что она проснулась чуть раньше – снизу, из кухни, доносился ее голос, она напевала какую-то веселую утреннюю песенку, – но у него сердце екнуло.
Когда он спустился на первый этаж, Марина не обернулась к нему. Она жарила омлет с овощами и была полностью погружена в это занятие. Арсений подошел к ней, взял за плечи, повернул к себе лицом. Глаза у нее лихорадочно сверкали, губы были влажные, и запах виски смешивался в ее дыхании с запахом мускатного ореха.
– От одной рюмки галлюцинаций не будет, – сказала она. – И вообще ничего не будет.
Не будет. Вообще ничего. Да.
Арсений отпустил Маринины плечи, вышел из кухни, вышел из дома, сел в машину и уехал в Москву.
Он понял, что не совладает с силой, которая ему непонятна. Что она такое, где жила до сих пор, из каких глубин прорвалась на поверхность жизни и уничтожила его жену? Или Марина сама была частью этой силы? Он не знал ответа. И что делать, не знал тоже.
В тот день он все-таки вернулся в Липавино: невозможно было сидеть в квартире, представляя, что может происходить сейчас с Мариной. Вернулся, дал ей снотворное, дождался, пока уснет, сам переночевал в кабинете.
Но в ту ночь он понял, что больше всего этого не выдержит. Ни ее криков о том, что надо прогнать какого-то «синего», ни вида ее белого лица, сливающегося с больничной подушкой, ни запаха мускатного ореха и виски, который ударил ему прямо в голову, еще не остывшую от нежности к ней…
Наутро он зашел к соседке Агриппине Дмитриевне. Арсений познакомился с ней сразу, как только они с Мариной поселились в своем новом доме. Агриппину Дмитриевну привез в Липавино сын, когда она вышла на пенсию и перебралась к нему из Саратова. Была она женщиной крепкой, понятливой и скуповатой, к тому же ей было скучно, потому что москвичи эти ваши, Арсений Владимирович, все равно что не русские, никакой в них открытости нет, душевности. Что Марина «попивает», Агриппина Дмитриевна, оказывается, давно заметила, считала это обычной особенностью характера – с кем не бывает! – и даже, кажется, обрадовалась, когда Арсений изложил ей свою просьбу, да еще подкрепил ее денежным задатком.
С тех пор она звонила ему каждый вечер и докладывала:
– Все хорошо, Арсений Владимирович, спит наша Мариночка. Побуянила было, а потом ничего. Винца выпила, и хватило ей. Так уж оно всегда бывает, да, сперва беленькую литрами пьют, а потом и пива довольно.
К этой своей «особенности характера» Марина в самом деле как-то приноровилась. Запои прекратились – в том смысле, что она стала пить без перерывов, каждый день, по бокалу в час-два, и с утра до вечера. При этом она могла есть, прогуливалась по дорожке вокруг дома, делала себе прическу и маникюр, смотрела телевизор – в общем, не совершала никаких опасных действий. В том забытьи, в котором она теперь находилась постоянно – оно перемежалось лишь редкими всплесками раздражения, – присматривать за ней было, наверное, не очень трудно. То есть Агриппине Дмитриевне было нетрудно – если бы Арсению пришлось делать это самому, он выдержал бы неделю, не больше. Нет, и недели бы не выдержал.
Время от времени он делал очередную попытку поговорить с женой, убедить ее лечиться, но каждый раз понимал, что говорить уже не с кем. От Марины остался только облик, и даже, пожалуй, обликом нельзя было назвать то, что от нее осталось, потому что облик имеет внутреннее содержание, а она превратилась во что-то исключительно внешнее – в абрис, в контур, в тень.
За тенью он и гнался сейчас по темной лесной дороге.
Глава 9
Надпись «На Берлин!» была видна издалека – светилась ядовито-белым у обочины. Арсений остановился в полуметре от неразличимой серой машины, на которую была нанесена эта дурацкая надпись.
Он подошел к «девятке» как раз в ту минуту, когда в ее салоне вспыхнул тусклый, мигающий свет. Марина сидела, положив голову на руль, и туда-сюда поворачивала ключ в замке зажигания. «Девятка» при этом не подавала признаков жизни.
Арсений открыл водительскую дверь и сказал:
– Перейди ко мне в машину.
Она медленно подняла голову, посмотрела на него. Взгляд был привычно мутный, но даже при тусклом освещении Арсений разглядел в этой мути лихорадочные проблески. Он опустил глаза и увидел металлическую фляжку, которую она сжимала коленями и из которой, видимо, время от времени прихлебывала.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
