Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Можно было бы понять такую точку зрения, если бы Казимиром владела неодолимая лень или если бы он являлся ученым или литератором, чьи занятия побуждают его ставить дело превыше презренного металла. Но в том-то и сложность, что по природе он вовсе не был человеком бездеятельным, а наука и искусство значили для него очень мало или почти ничего. Вероятнее всего, у Казимира была – пусть даже неосознанная – концепция счастья, которой он придерживался, и суета из-за денег в нее не входила. К чужому богатству, а также к чужой славе он был совершенно равнодушен; а так как зависть, что бы там о ней ни твердили, все же является в известной мере топливом для мотора нашего честолюбия, можно сказать, что честолюбие пану Браницкому было вообще неведомо. Если бы вдруг, по какому-то чудесному стечению обстоятельств, на его пороге нарисовалась делегация и попросила бы его принять корону правителя, или назначила бы его Императором, или объявила бы, что он только что стал Повелителем вселенной, Казимирчик, пожалуй, потрогал бы бриллианты на короне, мельком подумал, не фальшивые ли они, сердечно поблагодарил делегатов за заботу и не менее сердечно отказался бы. Он очень дорожил своим положением независимого частного лица и, скорее всего, не променял бы свою судьбу ни на какую другую.
Но так как в нашем мире абсолютной независимостью не обладает никто, на следующий день, то есть в среду, Казимиру пришлось облачиться во фрак, прицепить к нему восхитительную бутоньерку (на выбор которой он потратил все утро) и отправиться за Линой Кассини, которая должна была петь на вечере. В сущности, не было никакой нужды заезжать за ней, потому что достаточно было прислать карету, но Казимирчик отчего-то решил явиться самолично.
Следует отметить одну странность, а именно, что, выйдя из экипажа возле отеля, в котором проживала звезда, пан Браницкий вдруг стал отчего-то немилосердно хромать, и на его лице то и дело возникала гримаса боли.
Дверь отворила горничная Тереза, и тут, пожалуй, стоит сказать еще кое-что. Розита, которая прислуживала Марии Фелис, была не то чтобы яркая красавица, но вполне приятная на вид девушка; а Терезу нельзя было назвать даже хорошенькой. Она была очень исполнительна, но немного простовата – что, впрочем, не помешало ей еженедельно откладывать понемногу на «черный день» и в конце концов скопить небольшой капиталец.
Увидев Казимира, она собралась с духом, чтобы сказать ему то, что поручила ей хозяйка, – у госпожи Кассини болит голова, она ужасно себя чувствует и ни на какой вечер к баронессе Корф поехать не сможет. Точности ради добавлю, что последний раз голова у Лины болела в десять лет, когда соседский мальчишка, на которого она не обращала никакого внимания, швырнул в нее камнем, чтобы она наконец-то его заметила.
Однако Казимир даже не дал Терезе открыть рта, потому что ухватился за колено, тихо взвыл от боли и принялся изливать душу. Он жаловался на то, что судьба к нему неблагосклонна, а Мария Фелис – форменное чудовище, и именно из-за нее он вчера ужасно ушибся на катке – так ушибся, что, наверное, уже никогда не сможет ходить.
– Бедное мое колено, – стонал Казимирчик, – а все из-за моей племянницы, госпожи баронессы, которая очень хотела видеть у себя испанку. И что в ней хорошего? Один гепард чего стоит!
Он содрогнулся, вспоминая растерзанный жилет. Тереза смотрела на гостя в полной растерянности. Ей уже перепали от предусмотрительного Казимирчика кое-какие презенты, и у нее не хватило духу добивать раненого человека сообщением, что Лина Кассини рассердилась, узнав, что она будет выступать на вечере вместе с Марией Фелис, и еще больше рассердилась, узнав, что Казимира видели с танцовщицей на катке.
– Ах так! Передай ему, что у меня болит голова, и я не смогу выступать. И вообще, с какой стати я должна петь для них бесплатно?
– Подождите, я должна поговорить с хозяйкой, – шепнула Тереза гостю и быстро удалилась. А Казимир, дабы не выходить из образа, рухнул в кресло, не переставая держаться за колено.
Через несколько минут дверь, ведущая во внутренние покои, отворилась, и на пороге показалась Лина Кассини в одеянии, напоминающем нечто среднее между платьем и дорогим халатом. Глаза ее источали холод, по сравнению с которым все ветры Арктики устыдились бы и сочли себя слишком теплыми. Царственным жестом певица отослала служанку, и Тереза поспешно скрылась в спальне, притворив за собой дверь. С точки зрения горничной, Казимир не имел ни единого шанса добиться своего – особенно когда госпожа была в таком настроении.
– Ах! Синьора Кассини! – вскричал Казимир, щурясь и живо поднимаясь навстречу хозяйке. – Как я счастлив наконец-то видеть вас… и какя буду счастлив услышать сегодня ваше ангельское пение!
Синьора Кассини бледно улыбнулась и с мученическим видом вскинула к виску тонкую руку с унизанными кольцами пальцами. Этот жест должен был предварять объяснение, почему она считает для себя невозможным поехать на вечер к баронессе Корф, но тут Казимирчик сделал несколько шагов – и рухнул к ее ногам.
– Ах, мое колено! Боже, как мне стыдно, сударыня…
В том, чтобы устроить представление перед зрителем или зрителями, нет ничего хитрого; но очень трудно, почти невозможно сохранять позу, когда возле ваших ног лежит мужчина, страдающий от невыносимой боли. Одним словом, не прошло и пяти минут, как Казимирчика подняли, отряхнули, уложили на софу, подсунули ему под спину подушку и предложили вызвать доктора.
– Я уже был сегодня у доктора, – вздохнул неисправимый дядюшка Амалии, – и потом, я сам виноват. Я не умею кататься на коньках, а мадам Фелис вбила себе в голову, что я должен ее научить – она, понимаете ли, так редко видит настоящую зиму!
Он жалобно посмотрел на Лину своими гипнотическими глазами, которые – вероятно, от переживаний – казались сейчас совсем синими.
– Вы могли отказаться, – сказала певица, начиная оттаивать.
– Как я мог? – простонал Казимирчик. – Там был ее кошмарный гепард…
Не выдержав, Лина расхохоталась.
– Он бы съел меня, если бы я сказал его хозяйке «нет»! – настаивал Казимирчик. – Удивительно вздорная женщина… Совершенно не понимаю, что другие в ней находят!
Если бы даже у Лины в этот момент действительно болела голова, то от таких речей боль бы мигом прошла.
– А мне казалось, вы за ней ухаживаете, – промолвила итальянка, испытующе глядя на собеседника.
– Я всего лишь пытаюсь быть вежливым, – ответил Казимирчик со вздохом. – Я так воспитан, что желание женщины – для меня закон, и я ни за что на свете не захочу ее разочаровать. А мадам Фелис, кажется, считает меня одним из глупцов, которые готовы на все ради ее взгляда. – Он поморщился. – Не хотелось бы этого говорить, конечно, но у меня сложилось впечатление, что она интересуется мной только из-за моих денег. Я вам говорил, что наш особняк на Английской набережной – один из самых красивейших в Петербурге?
Лина Кассини впала в задумчивость. Звездам в силу своей известности приходится иметь дело с огромным количеством людей, и оттого знаменитости очень быстро приучаются классифицировать всех, кто попадает в их орбиту. Конечно, в какой-то степени весьма удобно делить окружающих на глупых поклонников, глупых полезных поклонников, обслуживающий персонал, соперничающих звезд, их клевретов и так далее, но Лине до сих пор не удалось толком классифицировать Казимира. Он казался то растяпой, то мудрецом; он высказывал ей свое восхищение, но ускользал от ее чар; его можно было счесть поклонником Марии Фелис, но разве не он заснул во время ее танца? Лину не покидало ощущение, что, несмотря на всю свою сердечность и временами задушевный тон, Казимир выдерживает между нею и собой некую дистанцию, может быть, из-за чрезмерной воспитанности, может быть, из-за нежелания прослыть настырным обожателем; и внезапно певица поймала себя на мысли, что не прочь эту дистанцию сократить.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
