— Отлично! — пробормотала Мадам. — А остальное?
— Дом, и все, что в нем, я оставил канцлеру казначейства, министру финансов Англии.
Мадам недоверчиво уставилась на него, затем рассмеялась с неподдельным весельем.
— Саймон, Саймон! Кто, как не ты, мог додуматься до такого! О, ты умен! Я знала это с самой первой минуты встречи с тобой. Ты вполне мог бы окрутить моего бедного Лео. Я с самого начала это поняла. И у тебя есть чувство юмора, которого у него никогда не было. — Она сделала паузу, и ее лицо стало спокойным. — Да, ты все верно спланировал… на случай твоей смерти. Но предположим, Люк тебя не убьет. Тогда что?
Саймон заколебался. Он был реалистом и всегда сдерживал свое воображение удилами здравого смысла. И все же…
— Мадам, вы верите в предчувствия? — медленно спросил он. — Такое сильное, что порой доходит до уверенности?
— Ну конечно! — Ее глаза расширились от удивления, что он задал подобный вопрос. — Они временами посещают каждого из нас. У Лео было предчувствие в отношении тебя. Он сказал мне, что полон уверенности, что ваши с ним жизни неразрывно переплетены и что он не может избежать своей судьбы, так же как и ты — своей. В этом был весь Лео! Ты считаешь, что он был преступником, но, по крайней мере, надо отдать ему должное — он был настоящим мужчиной!
— Да, он был именно таким, — просто сказал Саймон. — Человеком, которого я мог бы полюбить, но есть одно «но»…
— Андреа, конечно. Она сделала вас врагами… — Мадам глубоко вздохнула. — Каким проклятием может быть женщина!
Саймон искренне рассмеялся:
— Мадам, вы поистине уникальны! Чтобы женщина сказала подобное о своем собственном поле!
— Это одно из преимуществ возраста, когда человек уже может говорить правду даже о себе самом, — капризно заметила она. — Особенно когда ты на пороге… смерти, как я!
— Мадам, Мадам! — Саймон обнял ее и крепко прижал к себе, как будто укрывая от всех, кто хотел забрать ее у него.
Как усталый ребенок, Мадам удовлетворенно прижалась к нему и улыбнулась:
— Твои руки очень крепкие и утешительные, Саймон. Однажды более молодая женщина, чем я, найдет в них приют и свое огромное счастье, — тихо сказала она. — И я молюсь, чтобы это была именно та, которая нужна тебе. Что же до меня… — Она мягко высвободилась из его объятий. — Я не боюсь. Когда человек так долго смотрел в лицо жизни, как я, он не испытывает раболепного страха перед смертью.
У Мадам было что-то на уме. Андреа это ясно понимала. Старуха была молчалива, угрюма и раздражительна. Мадам и прежде была трудной, но не такой тяжелой, как сейчас. Доведенная почти до слез, Андреа чувствовала, что больше не выдержит.
— Я сейчас пришлю вам Мэри, — сказала она, бросая шаль, от которой Мадам сначала отказалась, а двумя минутами позже потребовала опять, жалуясь, что на ее желания никто не обращает внимания. — Может быть, она не будет вас так раздражать, как я!
— Ты останешься там, где ты есть! — грубо приказала Мадам. — Мне нужно кое-что сказать тебе!
Андреа осталась, боясь, что в таком состоянии духа Мадам может причинить себе вред, если ей противоречить.
— Встань прямо! — резко сказала старуха. — Я не терплю, когда ты стоишь развалясь, как кукла, из которой сыплются опилки! Так-то лучше! Теперь вот что… Я не стала бы тебе этого говорить, если бы ты не была такой слепой и тупой маленькой идиоткой! Потому что на твоем месте любая девушка давно бы уже поняла все сама. Саймон любит тебя.
Андреа вздрогнула, как будто ее ударили по лицу, и побледнела.
— Нет, Мадам! — возразила она с уверенностью.
— Да, Мадам! — насмешливо передразнила Мадам. И затем, когда Андреа покачала головой, добавила: — Перестань быть такой дурой! Я услышала это из его собственных уст. Он любит тебя с той первой минуты, как только увидел. И он медлит со своим решением только потому, что боится, что ты в опасности!
— Я в это не верю! — решительно ответила Андреа.
— Тебе нужно лишь немного подождать, и он сам скажет тебе об этом… если ты его хоть немного ободришь, — спокойно заверила ее Мадам.
Андреа нахмурилась. Как она может в это поверить? Саймон был добр к ней… великодушен. Она думала, что он доверяет ей. Но это все! Должно быть, Мадам ошибается… так же, как ошибался Лео. Тот вообще был подозрителен…
— Ты поняла? — спросила Мадам, внимательно наблюдая, как уверенность постепенно исчезает с выразительного лица девушки.
— Если это правда, — медленно произнесла Андреа, — почему вы не сказали мне этого прежде… когда пытались заставить меня выйти за него замуж?
— Маленькая идиотка! — Но теперь голос старухи звучал почти ласково. — Потому что тогда бы тебя это не обрадовало. Теперь…
Андреа почувствовала, как предательская краска волной устремилась к ее щекам. Мадам засмеялась.
— Видишь? — с триумфом воскликнула она.
Двумя днями позже, как будто выполнив свою последнюю в жизни задачу, которую она перед собой поставила, Мадам мирно скончалась во сне. За двенадцать часов до этого все, кто ее видел, уже знали, что конец близок, и, когда он наступил, Саймон, дежуривший в это время у ее кровати, внезапно обнаружил, как это трудно — узнать, что одна жизнь закончилась и что начинается совсем другая.
Несколько минут он молча стоял, глядя на спокойное лицо, затем очень нежно поднял ее тонкую руку и в последний раз прикоснулся к ней губами.
— Прощайте, Мадам, — тихо сказал он и вышел, чтобы известить Андреа о случившемся.
Этим утром занавески в комнате Мадам были не задернуты, и очень быстро весть о ее смерти распространилась по Сент-Финбару. Немедленно в дом стали приносить цветы. Не официальные и безликие венки от флористов, а охапки роз из садов арендаторов и маленькие букетики полевых цветов от детей. Андреа срезала ярко-красные бархатистые розы и положила на подушку рядом с головой Мадам.
— Я всегда думала, что они очень на нее похожи, — прошептала она Саймону, и он кивнул, соглашаясь.
— Я рад, что приехал и познакомился с ней, — тихо ответил он.
Если бы они были сейчас где-то в другом месте, Андреа смогла бы найти в себе мужество спросить его, нет ли иной причины в том, что он рад, что приехал. Но здесь…
Теперь, после того, что ей сказала Мадам и что до сих пор обжигало ее сердце, Андреа стала предельно ощущать близость Саймона. Она бросала на него быстрые взгляды, когда думала, что это безопасно, но не замечала в нем ничего, кроме доброты и дружелюбия.
Если бы она была убита горем после смерти Мадам, возможно, он, утешая ее, мог бы что-то сказать. Но она не сильно горевала. Нельзя убиваться о том, кто так отчаянно устал от жизни. Кроме того, хотя Мадам и была одной из самых важных людей, оказавших на Андреа большое влияние, она не относилась к тому типу женщин, которые добиваются любви со стороны другой женщины. Ей нужна была любовь ее сына, ее внука и, возможно, Саймона. Это им она отдавала полностью свое сердце и захватывала их сердца в ответ. Странно, размышляла Андреа, что Саймон, который так мало знал Мадам, скорбел о ней так, как она сама не могла.
