Дебора стала прохаживаться по переулку. Кирпичные стены с двух сторон создавали впечатление уединенности.
— Так ваш брат все-таки принимал это лекарство?
— Да. Страховая компания только что прислала факс. Коумадин записан в карте Кельвина.
Дебора почувствовала облегчение оттого, что хотя бы в этом ее невиновность доказана, а также из-за откровенности Тома.
— Он был назначен?
— Похоже, что да. Здесь указаны имена двух врачей — Вильяма Беруби и Энтони Хоукинса. Вы когда-нибудь слышали хоть о ком-то из них?
— Нет. А где они работают?
— Адреса не указаны, но плата за анализы поступала в Массачусетский медицинский центр. Я поискал в Интернете. Оба доктора работают там.
— Специальность?
— Один — кардиолог, второй специализируется на инсультах. Я ожидал чего-то связанного с инсультами, судя по нашей наследственности. Видимо, у Кельвина было несколько микроинсультов.
Дебора резко остановилась.
— У него были ТИА? — удивленно спросила она.
— Здесь так написано. Такое может быть?
— В принципе, Кельвин был слишком молод для ТИА, но такое случается. Вы можете с ними поговорить. Отметка «ТИА» вполне объясняет то, что ваш брат принимал коумадин. — Дебора продолжила свою прогулку. — Селена должна была знать о приступах.
— Нет.
Дебора остановилась.
— Как же она могла не знать?
— Мой брат был скрытным.
— Но она была его женой. Как он мог скрыть такое?
— Это вы мне скажите. Возможно ли, чтобы она ничего не заметила?
— Да, — признала Дебора. — Это возможно. По определению ТИА — транзиторные ишемические атаки — это инсульт, который продолжался всего несколько минут. Симптомы могут быть неярко выраженными — непродолжительное онемение или слабость в одной половине тела, нарушение зрения на несколько минут, головокружение. Они могли исчезнуть прежде, чем миссис МакКенна заметила. Но вопрос в том, почему он ей не сказал. Инсульт — это серьезно.
— Возможно, Кельвин не хотел ее беспокоить.
— Очень благородно, но он мог сидеть за рулем и перенести инсульт, а она была бы на пассажирском сиденье и даже не знала, что происходит.
— Так же, как и когда его сбила машина, и он попал в больницу, — заметил Том.
— Да, — согласилась Дебора. — Простите. Я не хотела осуждать вашего брата или его жену. Люди поступают так, как им удобно.
Том так долго молчал, что она уже начала думать, что либо обидела его, либо их разъединили. Вдруг он тихо сказал:
— Не думаю, что Селену это устраивало. Она очень рассержена. А поскольку Кельвина нет, то она сердится на меня. Она все время спрашивает, почему он ездил в Вустер, если Бостон ближе. Для меня это очевидно. Он ездил в Вустер, чтобы никто ничего не узнал.
— И Селена ни о чем не подозревала? — спросила Дебора. — Она должна была знать, что он ездит в Вустер.
— Она думала, что он навещает друга. Кельвин сказал ей, что его зовут Пит Кавано и что он его старый школьный приятель, который потерял в Ираке обе ноги.
— Это правда?
— В школе с Кельвином действительно учился Питер Кавано. Но они с Кельвином были заклятыми врагами. Не может быть, чтобы потом они подружились.
— Иногда, когда человек становится калекой…
— Нет. Питер Кавано, который жил с нами по соседству, действительно поехал в Ирак. Но он погиб в начале войны. Кельвин использовал его имя в качестве прикрытия, поскольку Селена переехала сюда с ним из Сиэтла. С тех пор прошло четыре года. Все это время Пит был мертв.
Дебора услышала в голосе Тома злость и не могла осуждать его. Снова ложь.
— А как насчет телефонных звонков из Вустера, скажем, чтобы уточнить время приема?
— Ему звонили на мобильный телефон. Селена никогда бы не узнала.
— Но почему? — спросила Дебора. Дойдя до конца переулка, она остановилась. — Физическое состояние вашего брата внушало врачам серьезные опасения. Он боялся, что жена станет меньше его любить или, может, уйдет от него?
— Нет. Просто это был Кельвин. Мой отец был таким же.
— Скрытным?
— Невероятно. Он был мастером сегментации — разделял свою жизнь на сегменты, которые никогда не пересекались.
Дебора прислонилась спиной к кирпичной стене. На главной улице было оживленное движение.
— Сегменты?
— Семья, например. Была одна семья, в которой он родился, и вторая, которую он создал сам. Но члены этих семей никогда не встречались.
— Серьезно? — Она не могла этого представить. — Вы никогда не видели его родителей?
— Ни сестер, ни братьев. Он иногда навещал их, но мы никогда к ним не ездили.
— Разве они о вас не спрашивали?
— Они о нас не знали. А еще была работа. Мне было двенадцать, когда я узнал, кем работает мой отец.
— И кем он работал?
— Он был химиком. Между прочим, известным. Читал лекции в университетах по всей стране. Он приезжал навестить нас на месяц или два, но никогда не говорил дома о работе. Моя мама не отвечала на наши вопросы, и мне в конце концов пришлось поискать информацию о нем в библиотеке.
— Это невероятно, — произнесла Дебора, пытаясь переварить услышанное. — Но ваш брат не скрывал, кем он работает. Его жена знала об этом.
— Кое-что знала. Но Селена понятия не имела о том, сколько он зарабатывал и включает ли его контракт начисление пенсии или страхование жизни. Дома у Кельвина был свой кабинет. Его жена говорит, что он читал там по ночам. Я осмотрел каждый дюйм и не нашел ни единой бумажки, которая имела бы отношение к его работе.
— Даже ученических рефератов?
— Что-то может быть в его компьютере, но Селена не знает пароль. Мы предполагаем, что личные бумаги Кельвина находятся в его школьном кабинете. Если нет, я не представляю, где они могут быть. Мне даже неизвестно, где он хранил свои счета.
— О, счета вышлют повторно, — заметила Дебора.
— Только не домой. Счета приходили на абонентский ящик. — В голосе Тома не было ни тени улыбки; похоже, он решил облегчить душу. — Этому Кельвин тоже научился у папы — несколько абонентских ящиков. Счета приходили на один, личная корреспонденция — на другой. Все отдельно, все конфиденциально. У Кельвина также было несколько мобильных телефонов. Мне известен только номер в Сиэтле. Я не знал, что брат переехал на восток, пока Селена не позвонила мне на прошлой неделе. Чудно, правда?
Чудно, по-другому не скажешь. Все остальные слова имели более негативное значение.
— У вашего брата были друзья?
