Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
— От всего сердца прощаю вас, Эстер, — ответил герцог. — Если было бы угодно Небу продлить вашу жизнь, то печальные наставления и опыт прошедшего забылись бы в радостях будущего, и вы удостоверились бы, что и мужчина может любить искренно и глубоко.
— Винчент, — продолжала она, — когда кончится грешная моя жизнь, тогда, прошу вас, сходите в мою квартиру и пересмотрите все мои бумаги. Если вы найдете в них что-нибудь о моем отце, что помогло бы найти его, то отыщите его и скажите ему, если он только еще жив, что обе его жертвы, которым он отказал в помощи, покоятся вечным сном. Я не думаю, чтобы в каменном его сердце была хоть искра человеческого чувства, но я желала бы, чтобы ему, ввергнувшему в погибель любящую и доверчивую женщину, напомнили его злодеяние, и то, что на земле также существует карающее правосудие. Может быть, тогда пробудилась бы его совесть.
Больше ничего не было говорено об этом предмете.
— Теперь, друг мой, — продолжала Эстер, — у меня к вам есть последняя просьба. Мои золотые вещи, картины, мебель, экипаж и лошади имеют большую цену. Я желаю, чтобы все, за исключением того, что вы хотите оставить себе на память, было продано, и вырученная сумма отдана мисс Ватсон, к которой я была так несправедлива. Вы исполните это, Винчент, не правда ли? Это единственное средство, которое хоть сколько-то может изгладить вину мою против этой девушки. Но не говорите мисс Ватсон имя той, которая завещает ей эти деньги, а то она их не примет. Пусть это распоряжение так же останется неизвестно, как и преступление, которое им заглаживается. Обещайте мне это, Винчент?
Молодой человек обещал ей исполнить каждое ее желание, и в черных глазах Эстер выразилось внутреннее удовлетворение, чувство возвращающегося спокойствия, когда она медленно опустила голову на подушку, с которой ей уже не суждено было подняться.
Вечером из Лондона приехали доктора. Когда они вышли из комнаты больной, герцог прочел на их лицах приговор к смерти.
— Так нет никакой надежды? — отчаянно спросил он.
— Никакой! — ответили они.
В изнеможении герцог упал на стул. На этот раз печаль его не выражалась никакими страстными порывами; он, казалось, был спокоен и молчал. Прекраснейшая мечта его молодости теперь навсегда исчезла, и счастье всей его жизни рушилось.
42
Отвращение Юлии к преступлению отца было так сильно, что ее сердце, так любившее его, разрывалось на части. «Будь его преступление другого рода, соверши он его в порыве непреодолимого гнева, я бы еще могла простить его ему. Но как сожалеть о человеке, совершившем преступление с улыбкой на губах? Страшно подумать, что я вечно должна хранить от всех тайну этого преступления и видеть, как отец мой улыбается людям, которые, расскажи я им всю эту историю, сочли бы ее за бред расстроенного воображения. Я теперь понимаю, почему мой брат не находил удовольствия в нашем домашнем кругу и почти ненавидел отца. Брат понимал все, чего не давала мне видеть моя слепая привязанность к нему, и знал, что отец недостоин подобной привязанности».
Весь этот день Юлия не выходила из комнаты и даже не допускала к себе мистрисс Мельвиль, сославшись на головную боль и на необходимость покоя и уединения. Эта настойчивость так напугала мистрисс Мельвиль, что она отправилась немедленно сообщить о ней мистеру Гудвину, но, к ее удивлению, он, по обыкновению так горячо заботившийся о дочери, отвечал уклончиво на ее донесение.
— Да, Юлия больна, я это заметил еще утром, по всей вероятности, горячка мистера Вильтона тифозного свойства, поэтому я думаю уехать нынче же вечером в Брайтон вместе с Юлией.
— Вы, вероятно, хотите, чтобы я ехала с вами?
— Нет, — отвечал банкир, — мне никого не нужно. Вы еще недавно просили меня отпустить вас в Лондон для свидания с родными; я согласен исполнить вашу просьбу и даже готов приказать выдать вперед ваше жалованье, если вам нужны деньги. А здешнее хозяйство я поручу мистрисс Бексон.
— А мистер Вильтон? — спросила она с удивлением.
— О нем позаботятся, а теперь прошу вас оставить меня, у меня много дел.
Гудвин говорил с мистрисс Мельвиль, стоя в дверях, но при последнем слове он неожиданно затворил их. «Сеть опутывает меня со всех сторон, — размышлял он в отчаянии, — она скоро свяжет меня по рукам и ногам, даже дочь начинает меня подозревать. Кто пробудил в ней эти подозрения? Я должен заставить еще одни уста замолчать навеки. Она меня не выдаст, я это знаю, но горячечный бред может против ее воли выдать мою тайну. Эта опасность требует больших предосторожностей. Что за жизнь, что за мука!» После нескольких минут глубокого раздумья банкир поднял голову и взор его сверкнул прежней надменностью. «Я стал слаб сегодня, — подумал он. — На что мне дан разум, если не на то, чтобы побеждать тех, кто ниже меня по своему положению. Все эти глупцы еще слепо верят богатому банкиру. Нет, не смешно ли вдаваться в отчаяние от того, что сын моей жертвы напал на след убийства своего отца и что моя дочь подозревает о моем преступлении? Игра плоха, но я буду мужественно бороться до конца». Шум отворившейся двери заставил банкира мгновенно придать своему лицу то приветливое выражение, с которым он всегда принимал посторонних. Посетителями были на этот раз мистер Грангер, гертфордский врач, и низенький рыженький человек со впалыми щеками и черными глазами, смотревшими пронырливо из-под плоского лба. Это был доктор Снафлей, основатель заведения для умалишенных, которое он сентиментально называл «Пустыней». Личность эта поместилась напротив Гудвина, между тем как первый доктор стал у окна.
— Когда я прочел ваше объявление, — заговорил банкир, — я никак не думал, что мне так скоро понадобятся ваши услуги, но один молодой человек, которого я из сострадания принял к себе в дом, чтобы привести в порядок рисунки моего сына, впал в сумасшествие. Мистер Грангер, лечивший его от лихорадки, может вам засвидетельствовать, что мозг его находится не в нормальном состоянии и требует совершенно другого лечения.
— Простите, мистер Гудвин, — сказал гертфордский врач, — если я позволю себе напомнить вам, что это предположение об умопомешательстве было в первый раз высказано не мной, а вами.
— В самом деле? — возразил хладнокровно банкир. — Но дело не в этом, а в том, что это помешательство не подлежит, к несчастью, никакому сомнению. Наследственное ли оно, я этого не знаю, потому что несчастный молодой человек не имеет, по-видимому, ни друзей, ни родных. Мне известно о нем только то, что дочь моя нашла его полуумирающим от голода в лавке одного торговца картинами в Риджент-стрит, и я с тех пор предоставил ему работу в моем доме. При других обстоятельствах я бы, конечно, обратился к местным властям с просьбой поместить его в одно из заведений для умалишенных, основанных правительством для бедняков, но моя дочь вырвала это несчастное существо из тисков нищеты, и я должен по совести помочь ей довершить это доброе дело. Если этот молодой человек действительно помешан, я вверяю его вашим попечениям и вознагражу вас щедро за них.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
