Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
«Возобновилась их тягостная семейная жизнь». Спустя месяц после ограбления тот же секретарь школы подходит к Себастьяну на перемене и сообщает, что в кабинете его дожидается некий господин. В действительности, мужчина ждет Себастьяна в коридоре, перебросив через руку плащ. Представившись полицейским инспектором Барнсом, он говорит Себастьяну, что им нужно обсудить одно дело. Не мог бы господин Морель зайти в участок после работы?
Спустя несколько часов он стоит у стойки того самого полицейского участка, где незадолго до Рождества заявил об ограблении на улице. Ему приходится прождать полчаса, пока Барнс освободится. Извинившись, инспектор ведет его наверх, по бетонной лестнице в три марша, в маленькую затемненную комнату. «На стене там висел сворачивающийся экран, а в центре комнаты, на чем-то, напоминавшем барный табурет, неустойчиво стоял кинопроектор. Барнс жестом пригласил Себастьяна сесть и принялся рассказывать об успешной полицейской операции». Год назад полиция арендовала небольшой жалкий магазинчик в одном из переулков и посадила туда продавцами двух полицейских в штатском. Магазин торговал бывшими в употреблении вещами, купленными у населения: цель состояла в том, чтобы снимать на пленку воров, пытавшихся сбыть в магазине краденое. Уже заведено несколько уголовных дел, но ловушку обнаружили, и магазин закрыли. Все же осталось несколько невыясненных вопросов. Инспектор снижает освещение в комнате.
Скрытая камера за спиной «продавца» обнаруживает участок улицы и, на переднем плане, прилавок. Себастьян уверен, что сейчас увидит ограбившего его парня. Если он опознает обидчика, парня посадят за вооруженное ограбление. Ну и ладно. Однако Себастьян чудовищно заблуждается. В помещение входит с вещевым мешком в руках его жена и располагает на прилавке радиотранзистор, фотоаппарат и фен. Вот она, вот ее пальто, купленное несколько лет назад. Вот она поднимает голову и смотрит прямо в объектив, будто говоря Себастьяну: «Полюбуйся!» Она обменивается с продавцом несколькими фразами (запись без звука), и они вместе выходят на улицу, а потом затаскивают внутрь три тяжелых холщовых мешка. Машина, должно быть, припаркована прямо у магазина. Продавец заглядывает в каждый мешок, потом возвращается к прилавку. Далее, вероятно, они торгуются о цене. «Лицо Моники освещено лампой дневного света. Она оживлена, даже взбудоражена. Она улыбается и даже смеется шутке, отпущенной приказчиком-полицейским». Цена определена, купюры переходят из рук в руки, и Моника собирается уходить. «У двери она останавливается, чтобы сказать что-то на прощание – фразу длиннее, чем простое «до свидания» – потом выходит, и экран гаснет».
Инспектор выключает проектор, включает освещение. Он говорит извиняющимся тоном. Они могли бы завести дело, говорит он. Растрачивание полицейских ресурсов, воспрепятствование осуществлению правосудия и так далее. Очевидно, однако, что это деликатное семейное дело, и решение остается за Себастьяном. Мужчины спускаются вниз и выходят на улицу. Инспектор жмет Себастьяну руку, говорит, что ему страшно жаль, инспектору понятно, что это сложная ситуация, всего доброго, до свидания. Наконец, прежде чем вернуться в участок, инспектор говорит, что, «на взгляд работавших в магазине полицейских, у которых есть записи разговора, «миссис Морель, возможно, нуждается в помощи».
На пути домой (никогда, кажется, он не шагал так медленно) он хотел было глотнуть крепкого в уже известном пабе, но денег ему не хватило бы даже на порцию. Может, оно и к лучшему. Ему нужна трезвая голова. Полтора километра до дома он проходит почти за час.
Когда он входит в дом, Моника с детьми готовят на кухне. «Некоторое время он стоит в дверном проеме кухни, наблюдая за тем, как его маленькая семья колдует над пирогом. Грустно было видеть, как их золотые головки с радостью и готовностью кивают в ответ на деловитые указания матери». Он идет наверх и ложится на кровать в гостевой комнате, глядя в потолок. Он чувствует тяжесть и страшную усталость – может быть, у него нервное потрясение? Но на фоне ужасной правды, которую он узнал сегодня, проступает еще одно, настолько же странное обстоятельство. Странное? Верное ли это слово?
В какое-то мгновение, пока он был внизу, глядя на Монику и детей, она обернулась к нему через плечо. Глаза их встретились. Он достаточно хорошо ее знает, он знает это выражение лица, оно многое обещает. В действительности, это молчаливое предложение: вечером, когда наступит подходящее время, и дети заснут, им нужно ухватиться за редкую возможность и забыть обо всех домашних делах. В изменившихся обстоятельствах, ввиду того, что он теперь знает, мысль о ночи с женой должна была стать ему ненавистной. Однако его взволновал этот взгляд, исходивший от незнакомки, от женщины, о которой он не знал ничего, кроме ее очевидной тяги к разрушению. «Он видел ее в немом кинофильме, и сейчас ему стало ясно, что он никогда не понимал ее». Он ошибался в ней. Он больше не узнавал ее. На кухне «он увидел ее новыми глазами и осознал, будто впервые, насколько же она красива. Красива и безумна. Вот женщина, с которой он только что познакомился, может быть, на вечеринке, заметил ее из дальнего угла заполненной людьми комнаты, и она недвусмысленно сделала ему взглядом опасное и волнующее предложение».
Он был по-собачьи предан ей на протяжении всего брака. Свою верность он воспринимает теперь как еще одну жизненную неудачу. Его брак завершен, возврата нет, ведь как ему теперь жить с ней? Как верить женщине, обокравшей его и солгавшей? Все кончено. Но вот представилась возможность завести с ней интрижку. Интрижку с безумием. Если ей необходима помощь, он готов помочь.
Тем вечером он играет с Джейком и Наоми, чистит вместе с ними клетку хомячка, переодевает их в пижамы и читает на ночь три книжки – один раз обоим, потом – каждому по отдельности, Джейку и Наоми. Пожалуй, только в такие минуты жизнь кажется ему осмысленной. Его успокаивает запах свежего постельного белья, мятное дыхание умытых детей, их горячее желание слушать рассказы о сказочных существах; у детей тяжелеют веки, но они всеми силами стремятся удержать последние бесценные минуты уходящего дня, а потом засыпают, не умея сопротивляться сну. Между тем он слышит, как внизу ходит Моника, он ясно различает клацанье духовки и почти с возбуждением следует тривиальной череде мыслей: если будет еда, если они пообедают вместе, значит, будет и секс.
Спустившись вниз, он видит, что в их крошечной гостиной прибрано, с обеденного стола убран привычный хлам, горят свечи, из динамиков доносится Арт Блэйки, на столе – бутылка вина и запеченная курица в глиняной посудине. «Вспоминая полицейскую пленку – а мыслями он все время возвращался к ней, – он ненавидел жену. А когда она вошла в комнату, в чистой юбке и блузке, он захотел ее». Не было только любви, или виноватого воспоминания о ней, или потребности в любви – и в этом состояло освобождение. Моника превратилась в другую женщину – коварную, лживую, недобрую, даже жестокую, и с ней, с этой женщиной, он намеревался спать.
За обедом они избегают говорить о дурных чувствах, отравлявших их брак все последние месяцы. Против обыкновения они не говорят даже о детях. Но вспоминают прошлые семейные каникулы и даже планируют новые поездки с детьми, когда Джейк чуть подрастет. Все это ложь, ничего не будет. «Потом они поговорили о политике, о забастовках, о чрезвычайном положении и опасении неминуемого кризиса в парламенте, в городах, в стране – они говорили о разрушении всего вокруг, но не своего брака». Он пристально за ней наблюдает и знает, что каждое ее слово – ложь. Не кажется ли ей удивительным, как ему, что после нескольких месяцев тягостного молчания они вдруг болтают как ни в чем не бывало? Она рассчитывает, что секс все поправит. Ему хочется ее все больше. И тем больше, когда она озабоченно упоминает о заявлении в страховую компанию. «Поразительно. Какая актриса! Как если бы она сидела в комнате одна, а он подглядывал за ней в замочную скважину». У него нет желания выяснять отношения. Выложи он ей все начистоту, и они точно поссорятся, потому что она станет все отрицать. Или же скажет, что на крайние меры ее толкнула денежная зависимость от него. А ему придется указать ей на то, что все их банковские счета общие, и у него так же мало денег, как у нее. Нет, уж лучше они лягут в постель, и он, по крайней мере, будет знать, что это в последний раз. «Он будет любить лгунью и воровку, женщину, которую никогда не узнает. А она, в свою очередь, убедит себя, что легла в постель с лгуном и вором, потому что желала простить его».
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
