Украдкой взглянув на жену, которая вновь заиграла на сямисэне, он, по писательской привычке, быстро проанализировал, что стоит за этим желанием. Причина – на поверхности. Никогда прежде он не встречал подобных женщин, не выводил в своих романах. Женщин, в которых уживаются такие противоречия. Женщин, соединяющих в себе откровенную жестокость и неисчерпаемую нежность. Промелькнула мысль – которую он, впрочем, тут же с негодованием отогнал как недостойную, – что рядом с этой женщиной его добропорядочная супруга может показаться невыносимо пресной.
– Кстати, по поводу Мицу…
Он заговорил о Мицу только для того, чтобы скрыть от жены, сидящей к нему спиной, обуревавшие его чувства. Но склонившаяся над сямисэном жена как будто не расслышала и продолжала возиться с плектром.
«Не буду встречаться!.. Не должен встречаться!..»
Опираясь локтями на письменный стол, Сугуро вновь и вновь повторял эти слова. Зная, что все это ерунда, он втайне ждал, когда Нарусэ даст о себе знать.
Пришла небольшая посылка. На оберточной коричневой бумаге имени отправителя не было. Открыл – книга. Тотчас понял, что это от Нарусэ. В книгу вложен листок почтовой бумаги.
«Извините за настырность, решила послать Вам мою любимую книгу. Ее сейчас нет в продаже, поэтому посылаю свой собственный экземпляр. Не согласились бы Вы прийти в ближайшую среду около шести в ресторан «Сигэёси» на Омотэ-сандо? Воспринимайте это как мою скромную попытку отблагодарить Вас за то роскошное угощение, которое Вы мне устроили во время нашей последней встречи. Если Вы по каким-то причинам не сможете прийти, пожалуйста, сообщите по прилагаемому адресу. Если я не получу никакого ответа, буду считать, что мое приглашение принято. В этом ресторане кормят довольно вкусно. Обязательно приходите».
Сугуро читал и перечитывал письмо, точно подросток, впервые получивший любовную записку. Все эти дни в его взбаламученной душе боролись уверенность в том, что необходимо избегать эту женщину, и любопытство к ее удивительной натуре. Но стоило ему распечатать посылку, как любопытство взяло верх.
Это была биография Жиля де Рэ, средневекового военачальника, известного детоубийцы. Перелистывая страницы, он заметил в некоторых местах пометки красным карандашом. Живо вообразил Нарусэ, сидящую задумчиво с открытой книгой, и чуть ли не услышал ее голос. Зачем она послала ему эту книгу, да еще испещренную своими пометками? Не потому ли, что она мучительно хотела сообщить ему что-то важное, о чем не могла сказать напрямую? На полях одного отчеркнутого абзаца было скорописью написано несколько строк Как если бы она обращалась к дочитавшему до этого места Сугуро, глядя на него своими большими глазами.
«Откуда эта яростная страсть? Почему ярость дает такое наслаждение? Когда я читала эту книгу, мне подумалось, что в самой добродетели заключена неодолимая, необъяснимая, страшная сила…»
Сугуро проглотил книгу за два дня. В ней сообщалось, что Жиль де Рэ был сподвижником Жанны д'Арк, но если знаменитая воительница воспламенялась религиозным экстазом, то он находил такое же упоение в жестокости. Чтобы достичь пределов восторга, человек должен стать либо святым, либо преступником. Другого пути нет. Жиль де Рэ понял это, когда увидел Жанну д'Арк.
«О ярости (rage) писал Эдгар По, об этом же размышлял Достоевский. Ярость с одинаковой силой может охватить как взрослого, так и ребенка. В романе Бойса «Загнанный зверь» есть сцена, в которой дети, поймав зайца, веселятся, выкалывая ему глаза. За этим занятием их застает священник Гиден, мягкий, добродушный человек Он приходит в гнев и гонится за ними. Набросившись на отставшую девочку, срывает с нее платье. Бьет ее, все более распаляясь, душит… В этот момент священником овладевают самые худшие мужские инстинкты. Он хочет ее изнасиловать…
«Мы находим яркое описание ярости в рассказе Эдгара По «Черный кот». Правда, здесь По называет это не яростью, а духом противоречия. Дух противоречия является одним из основных извечных побуждающих начал, существующих в душе любого человека. Герой «Черного кота» говорит примерно следующее: «Я убежден, что дух противоречия является одним из первейших позывов человеческого сердца – неотъемлемым, первозданным свойством или чувством, определяющим природу человека. Кто из нас не совершал дурной поступок только потому, что нельзя этого делать? И разве не испытываем мы, вопреки здравому смыслу, постоянное искушение нарушить закон только потому, что это запрещено? Вот и я не смог противостоять духу противоречия. Мною овладело желание творить зло ради зла».
Настольные часы мерно тикали, мягкий свет лампы падал из-за спины на раскрытую книгу. На стене перед глазами висели грамоты в рамочках. Среди них обращенное к нему приветствие матери Терезы, недавно приезжавшей в Японию из Индии: «Да благословит Вас Господь в Ваших трудах». Глядя на эти старательно, аккуратно выведенные строки, точно писала школьница, Сугуро почувствовал, как бесконечно далек он от того, чтобы мечтать о «благословении». Я писатель. А писатель обязан не бояться сходить на самое дно человеческой души. Даже если там, в глубине человека, копошится противное Богу. Перед глазами лежала книга, повествующая об истории одного человека. Человека по имени Жиль де Рэ…
Он строил церкви, оказывал почтение духовенству и в то же время заманивал в свой замок детей и убивал их. Первой жертвой стал мальчик из церковного хора. Барон играл с ним, ласкал, баловал, и вдруг ласки сменились кровожадной яростью…
«Перед воротами замка Жиля ходил мальчик-нищий, просивший милостыню. Его пригласили в замок, якобы для того, чтобы накормить… После этого его никто не видел. Также рассказывали о тринадцатилетнем подростке, которого барон привел в свой замок, пообещав сделать пажом. Однажды мальчик, вернувшись домой, сказал матери, что у него есть для нее радостная новость. Ему позволили убраться в спальне господина, и в награду он получил хлеб, который выпекали специально для барона, его-то он и принес домой. Мальчик вновь пошел в замок, и больше о нем не было никаких известий».
Эти истории, которые раньше не вызвали бы у него ничего, кроме гадливости, сейчас полностью захватили его внимание, и, вчитываясь в них, он как будто слышал обращенный к нему голос Нарусэ:
«Откуда эта яростная страсть? Почему ярость дает такое наслаждение? Когда я читала эту книгу, мне подумалось, что в самой добродетели заключена неодолимая, необъяснимая, страшная сила…»
В среду вечером, как было условлено, Сугуро вошел в стеклянные двери ресторана «Сигэёси». Потому ли, что было еще рано, маленький зал был пуст, только два солидных господина сидели у стойки, потягивая пиво. Услышав имя Нарусэ, хозяин отложил нож и провел Сугуро к стоящему в глубине столику.
Нарусэ опоздала на пять минут. Она была в бежевом пальто, с итальянским шарфом, обмотанным вокруг шеи. Сидя друг против друга, они пили принесенный официанткой чай и, изучая меню, обменивались незначащими фразами. Ни слова о книге, о смерти Мотоко Итои. Постепенно зал начал заполняться. Некоторые посетители слегка кивали Нарусэ, как хорошей знакомой, кое-кто, увидев с ней Сугуро, не скрывал удивления. Сделали заказ.
