Разводим огонь в печурке, становится тепло.
Кулле вскрывает посылку и угощает нас гостинцами из дому.
Как всегда, полтора часа в светлое время суток стою на посту у железнодорожной линии. Лейтенант Мюллер не дает нам покоя — требует, чтобы и мы шли сооружать землянку медпункта. И мы накрываем ее до 13 часов.
Вреде говорит, что будто бы мне сегодня вечером придется идти на позиции. Сменить Клоппа и двух новичков. Что поделаешь, приказ есть приказ. Я безмолвно покоряюсь судьбе.
В 15 часов всех нас шестерых человек срочно требуют к главному врачу 3-й роты — доставить в тыл раненых. К счастью, через ручей проложили доски, так что хоть ноги остаются сухими. Мы приносим на носилках двоих тяжелораненых и одного умершего.
Когда приходим в землянку, оказывается, уже и еда подоспела.
Свой сухой паек я откладываю, обхожусь одним только супом.
В 18 часов с Катером и Эделем мы прихватываем 5 штук одеял, 3 куска брезента, мешок с хлебом, словом, все самое необходимое, и направляемся в расположение 2-й роты.
Ланг уже там, ему велено притащить дров.
Меня включают в группу унтер-офицера Штихерта вместо новичка.
Ничего не скажешь — вот так обмен!
Траншея всего 60 см глубиной, в ней и сидеть-то неудобно. Так что передвигаться приходится на четвереньках.
Вместе с еще пятерыми бойцами мы сидим за пулеметом у дороги — по фронту русские, во всяком случае, были там. В результате предпринятой нами сегодня утром атаки удалось отбросить русских примерно на 250 метров к горной реке.
Утром было взято в плен 40 человек, захвачен миномет и 7 ящиков с патронами. В общем, теперь русские уже не сидят в двух шагах, как раньше. В ходе атаки дело дошло даже до рукопашной схватки.
Сразу за нами ручей — поэтому и траншеи пришлось рыть мелкими. Иначе их просто заливает грунтовыми водами. В результате разрыва мины рядом с этим горе-укрытием проломилась несущая балка.
Слой земли наверху тонюсенький, и вообще крыша такая, что ночью звезды видать. И как только мы здесь выдержим эти предстоящие несколько дней? Что готовят они нам?
Русские непременно догонят нас из Ардона.
Лежу, скрючившись, на откосе крутизной градусов в 50, перебросив ноги через Густава.
Дверью здесь служит брезент, ни окон ни печки в этой землянке нет. Холодина собачья. Даже есть не хочется — руки совсем окоченели. Поэтому засыпаю.
Два раза меня поднимают — идти на пост. Странное чувство — ты впервые находишься на передовой. Напряженно вслушиваюсь в ночную тьму. Время от времени взлетают ракеты. Русские молчат, но с нашей стороны довольно часто гремят пулеметы «MG». Я тоже иногда даю короткие очереди.
За ночь мне так и не удалось отогреться — земля замерзла совсем. Но… в конце концов и эта ночь миновала.
Мы на четвереньках, как кошки, крадемся сменять друг друга на посту, преодолевая всевозможные преграды.
На посту время бежит незаметно. За ночь ничего примечательного не происходит.
И сегодня никаких примечательных событий. Каждые 4 часа стою на посту. Все вокруг белое, куда ни глянь везде снег.
Русские не показываются, мы отогнали их на 250 метров. Наверняка сейчас усиленно окапываются. Только изредка постреливают.
Русские не стреляют еще и потому, что мы отвечаем трехкратным по мощности огнем.
Как только выпадает свободная минутка, мы дремлем.
Во второй половине дня поодиночке работаем — углубляем траншеи.
Часам к 16 траншея углублена, впрочем, только до 70 сантиметров, из-за грунтовых вод.
Вечером по пути за довольствием прихватываем дровишек. Приходится идти довольно далеко через кукурузное поле до командного пункта роты. Причем только в темное время суток.
За ночь на посту ничего чрезвычайного. Периодически даем один-два беспокоящих залпа — просто так, чтобы подразнить русских.
Сегодняшний день пережили. Похоже, русские решают собственные проблемы.
А может, собираются с силами для нового броска — изгнать нас из Ардона.
13 декабря 1942 г
В воскресенье также никаких особых происшествий — разве что появляется солнце и за день весь снег тает.
Так как сидеть целый день в траншее холодновато, перебираемся в новую, уже вырытую, но без крыши землянку. Подложив под себя кусок доски, читаю, потом веду дневник и пишу письмо. На фронте полнейшее затишье. Уж не затишье ли перед бурей?
Наши артиллеристы бухнули чуть ли не на наши головы (перелет всего в 30 метров) 15-см снаряд. Осколок вонзился в приклад моего пулемета. С наступлением темноты мы все направились на КП роты и в две ходки обеспечили себя дровами.
На ужин гуляш с картошкой, хлеб, мармелад и колбаса, потом еще и сигареты выдали. Еду подогреваем в соседней землянке.
Мне, правда, есть не хочется — одним хлебом умудрился насытиться.
14 декабря 1942 г
Сегодня также спокойный день. Выстаиваем положенные часы на посту, потом спим или же обустраиваем новую землянку.
Солнце и сегодня пригревает. В поле это чувствуется сразу, не то что в нашей промороженной землянке. Снова сажусь на солнышке и пишу дневник.
Сегодня моя очередь идти за едой, предварительно прополаскиваю котелки в ручье.
Опять удалось разжиться дровишками у ротного КП.
Вечером сменили Штихерта и Ланге, потом еще троих. Вместо них прибыли унтер-офицеры Химмельсрайх и Хартман. Хартман бесится — ему первому приходится тащить тяжелые балки.
Какое-то очень подозрительное это затишье последних дней. Или же русские все еще не отошли от того, что мы их отшвырнули на четверть километра, или же всерьез готовят новое наступление?
15 декабря 1942 г
Сегодня с утра густой туман. Русские решили немного пошуметь. Они ведут огонь всего из двух пулеметов и нескольких винтовок, но зато весь день не дают нам покоя. Плохо они нас знают — нервы у нас крепкие!
Не видно ни зги. Пару раз выстрелили из миномета.
Сегодня заканчиваются последние запасы сливочного масла, которое я привез с собой из отпуска.
Около 14 часов приступаем к сносу старой землянки. Бревнами с ее крыши накрываем новую.
Работать приходится без пил, по сути, голыми руками. Адский труд. Но мы справляемся.
Все щели конопатим кукурузной соломой и даже полы частично выложили досками.
Русские, поняв, чем мы тут занимаемся, решили сделать нам гадость — подкидывают нам мины из миномета. Приходится делать вынужденную паузу, но потом работа кипит с удвоенной силой. И не замечаем, как темнеет.
