Священник задумался. Звучный голос снова загудел в грудной клетке:
— Вы знаете, что ложь на исповеди — святотатство.
— Я ничего не скрыл. Ни разу не солгал. И я благодарю вас за вашу сдержанность и за то, что вы не требуете от меня подробностей.
Он ничего не ответил. Только неловко опустил на стол морщинистую руку с артритными пальцами.
— Отец, — произнес я, — такого, как я, трудно считать в этом мире надежным человеком. Я никому не могу поведать свою историю. Невозможно перекинуть мост через пропасть между мною и невинными людьми, которые никогда не совершали ничего из того, что совершал я. Я посвятил теперь себя Господу. Я буду работать на Него и только на Него одного. Но в этом мире я все-таки человек, и я хочу ходить в свою церковь с другими мужчинами и женщинами, хочу вместе с ними слушать мессу, хочу без смущения держать их за руки, когда мы вместе возносим молитву Господу в Его доме. Я хочу вместе с другими подходить к Святому Причастию и принимать его вместе с другими. Я хочу принадлежать к своей церкви в том мире, в каком живу.
Священник долго, прерывисто вздохнул.
— Можете сказать покаянную молитву, — разрешил он.
Вдруг меня охватила паника. Вот эту часть исповеди я не продумал. И никак не мог вспомнить молитву целиком.
Тогда я отбросил от себя всякие мысли, кроме той, что говорю с Создателем.
— Господь, я до глубины души сожалею, что оскорбил Тебя. Я презираю все свои грехи, потому что из-за них я отдалился от Тебя. И хотя я боюсь лишиться Рая, боюсь страданий Ада, я скорблю о своих грехах из-за того, что отдалился от Тебя, и еще из-за того ужасного вреда, какой причинил душам, чей жизненный путь прервал, и я знаю, что мне никак не исправить содеянного, как бы я ни старался. Прошу Тебя, Господи, утверди меня в моем раскаянии, смилуйся, чтобы я мог жить дальше. Дай мне войти в число Твоих детей. Пусть оставшиеся мне годы будут наполнены служением Тебе.
Так и не открывая глаз, святой отец поднял руку и дал мне отпущение грехов.
— А епитимья, отец? — спросил я.
— Исполняйте то, что велит ваш духовный наставник, — сказал он.
Он открыл глаза, снял столу, сложил и убрал в карман. Он собирался уйти, так ни разу и не взглянув на меня.
Я вынул из кармана конверт. Он был до отказа набит крупными купюрами, с которых были старательно удалены все отпечатки пальцев. Я протянул конверт святому отцу.
— Это вам, на церковь или другие нужды. Пожертвование.
— Этого не требуется, молодой человек, вы и сами знаете, — сказал он. Он на миг поднял на меня большие слезящиеся глаза и тут же снова отвел взгляд.
— Я знаю, отец. Но мне хотелось бы сделать пожертвование.
Священник забрал конверт и вышел из комнаты.
Я вышел на улицу, изумился тому, какой вокруг теплый весенний воздух, какой он нежный, ласкающий, а затем я побрел обратно в гостиницу. Небеса были светлы и упоительны, меня переполняла любовь ко всем встречным прохожим. Даже шум большого города успокаивал меня, гул и грохот проезжей части казался дыханием живого существа или биением сердца.
Дойдя до собора Святого Патрика, я вошел и сел на скамью в ожидании вечерней службы.
Огромное украшенное пространство утешало меня, как и прежде. Я приходил сюда и до того и после того, как начал свою службу у Хорошего Парня. Иногда я часами смотрел на высокий алтарь в отдалении или же прогуливался по боковым приделам церкви, рассматривая великолепные произведения искусства или многочисленные гробницы. Для меня это была квинтэссенция католического собора с его воспаряющими арками и неприкрытым великолепием. Я до дрожи радовался, что сегодня я здесь, радовался всему, что случилось со мной за последнее время.
Когда на улице начало темнеть, собралось много прихожан. Я подошел поближе к алтарю. Мне хотелось слушать мессу и видеть ее. В миг пресуществления хлеба и вина я склонил голову и заплакал. И мне было все равно, видит ли кто-нибудь. Это неважно. Когда мы встали, чтобы сказать молитву, я снял перчатки и протянул руки соседям по бокам от меня, произнося слова вместе со всеми.
И, подходя к Причастию, я не мог скрыть слезы. Но это неважно. Если кто-то и заметил, я не заметил его. Я был одинок, как и всегда, и чувствовал уют в своей анонимности во время ритуала. И все-таки я был связан здесь со всеми, я принадлежал этому месту и этому мигу, и ощущение вселяло настоящий восторг.
Можно здорово поплакать, когда подходишь к Причастию в католической церкви.
Затем настал момент, когда я опустился на колени, склонив голову, и задумался о мире, огромном настоящем мире вокруг меня и о том, как мои действия выглядят с его точки зрения. Современный мир презирает обряды.
А что обряды значат для меня? Всё, потому что они являются схемой, которая отражает мои сокровенные чувства и переживания.
Меня посетили ангелы. Я последовал их дружескому совету. Но то было одно чудо. А это, чудо истинного присутствия нашего благословенного Господа в хлебе и вине, другое чудо. И сейчас только это чудо было важно для меня.
Мне безразлично, что подумает огромный мир. Меня не волновали теологические и просто логические выкладки. Да, Господь повсюду, да, Господь наполняет собой вселенную, и Господь здесь. И сейчас Господь во мне тоже. Ритуал вернул меня Господу, а Господа — мне. И я позволил осознанию этого факта выйти за пределы слов и обратиться в молчаливое осознание.
— Господи, защити Лиону и Тоби от Лиса-Счастливчика и всех его преступлений. Позволь мне жить, чтобы служить Малхии, позволь жить ради Лионы и сына.
Я произнес и много других молитв: я молился за свою семью; я молился за всех и за каждого из тех, кого отправил в вечность; я молился за Лодовико; молился за Хорошего Парня; молился за безымянных и не поддающихся исчислению, кто пострадал от сотворенного мною зла. А затем я перешел к бессловесной молитве, просто вслушиваясь в голос Бога.
Месса закончилась уже полчаса назад. Я поднялся с колен, как в старые добрые дни, и пошел по проходу, ощущая, как меня окутывает изумительное умиротворение и истинное счастье.
Приблизившись к выходу из церкви, я увидел, что главные двери заперты, открыта только боковая слева, и я пошел к ней.
В тамбуре между дверьми, спиной ко мне, стоял человек, и что-то в нем меня зацепило, заставило обернуться и взглянуть прямо на него.
Это оказался молодой человек из «Миссион-инн». Он был в том же самом пиджаке из коричневого вельвета, в свитере, под которым рубашка с расстегнутым воротником. Он смотрел прямо на меня. Смотрел с волнением, как будто собираясь заговорить. Однако не заговорил.
Удары сердца отдавались у меня в ушах. Какого лешего он здесь делает? Я прошел мимо юноши, оказался на улице и двинулся в сторону своей гостиницы. Меня колотила дрожь. Я старательно перебирал все возможные причины, по которым мог появиться этот странный незнакомец, но на самом деле таких причин было немного. Либо это совпадение, либо он выслеживает меня. А если он следит за мной, то, вероятно, видел меня в гараже в Лос-Анджелесе и в гараже в Нью-Йорке! Это просто никуда не годится.
