— Да, — защищался он. — Но по утрам послевечеринок я обычно долго валяюсь в постели. А в такие часы приятно что-нибудь ипочитать.
Они шли не останавливаясь.
— Кроме того, мы с тобой — духовные супруги, —напомнил Эш. — Поэтому я не могу быть совершенно тупым, иначе я бы тебе неподошел.
Мэри-Линетт задумалась об этом. И еще о том, что слова Эшазвучали почти робко. Он никогда не говорил так прежде.
— Эш, — произнесла она, — я не знаю. Думаю,мы не подходим друг другу. Мы совершенно несовместимы. Даже если бы я былавампиром, это ничего не изменило бы.
— Ну… — Хлестнув по стволу дерева тисовой веткой,Эш ответил так, будто почти ожидал, что к нему не прислушаются: — Ну, чтокасается этого… Думаю, что я мог бы изменить твое мнение.
— О чем?
— О том, что мы не подходим друг другу. Если бы…
— Что «если бы»? — после затянувшегося молчанияспросила Мэри-Линетт.
— Ну, если бы ты меня поцеловала.
— Поцеловать тебя?!
— Я так и знал. Я был почти уверен, что ты незахочешь. — Он хлестнул веткой еще по одному дереву. — Впрочем, людивсегда так поступали.
Искоса наблюдая за ним, Мэри-Линетт спросила:
— Ты поцеловал бы трехсотфунтовую гориллу?
Эш не сразу нашелся что ответить.
— Ну, спасибо…
— Я не имею в виду, что ты на нее похож.
— Постой, не говори. Я угадаю. Я так же пахну?
Мэри-Линетт мстительно улыбнулась.
— Я имела в виду, что ты гораздо сильней меня. Стал быты целоваться с гориллой, которая может раздавить тебя одним движением, а тыперед ней совершенно беспомощен?
Теперь Эш искоса взглянул на нее.
— Но ты ведь не совсем так думаешь, правда?
— Не совсем? Мне что, нужно стать вампиром только длятого, чтобы думать совсем так, как тебе кажется правильным?
Он протянул ей тисовый прут.
— Вот.
Мэри-Линетт удивленно взглянула на него:
— Зачем мне твой прут?
— Это не прут, это способ общаться со мной на равных.
Эш приставил один конец ветки себе к основанию горла, иМэри-Линетт заметила, что он острый. Она протянула руку к другому концу: прутоказался на удивление твердым и тяжелым.
Эш смотрел на нее в упор. Было слишком темно, чтобыразглядеть цвет его глаз, но выражение лица у него было неожиданно спокойным.
— Это можно уладить парой хороших ударов. Сначала сюда,потом в сердце. Так ты легко и навсегда избавишься от неприятной проблемы поимени Эш.
Мэри-Линетт легонько нажала на прут. Эш сделал шаг назад.Потом еще и еще. Она теснила его к дереву, удерживая прут у шеи, словно меч.
— Если ты говорила серьезно, то сможешь сделатьэто, — сказал Эш, уже почти касаясь голого ствола тиса, но не делая ниодного движения, чтобы защититься. — На самом деле вовсе не нужно никакогокола или копья. Достаточно обыкновенного карандаша.
Сузив глаза, Мэри-Линетт обвела тисовым прутом вокруг грудиЭша, как фехтовальщик, очерчивающий шпагой круг, и бросила его на землю.
— Ты действительно изменился.
— Да, я изменился настолько, что последние несколькодней не узнаю даже собственное отражение в зеркале, — ответил он просто.
— И ты не убивал свою тетю.
— Ты только что догадалась об этом?
— Нет. Но всегда чуть-чуть подозревала. Хорошо, япоцелую тебя.
Мэри-Линетт испытывала неловкость, потому что никогда преждене целовалась с мальчиками. Но оказалось, это просто.
Теперь она поняла, что такое этот ток, пробегающий по телуот прикосновения к своему избранному. Те ощущения, которые появлялись у нее приприкосновении к руке Эша, теперь усилились. И они не были неприятными.Наверное, они неприятны, только если их пугаешься.
Наконец Эш отстранился и посмотрел на нее.
— Вот. Видишь… — неуверенно произнес он.
Мэри-Линетт несколько раз глубоко вздохнула.
— Наверное, такое чувствуешь, когда проваливаешься вчерную дыру.
— О! Извини…
— Нет, я имею в виду, это было… интересно.
«Невероятно интересно, — подумала она. —Совершенно непохоже на то, что я когда-либо испытывала».
Теперь она точно знала, что с этого мгновения должнаизмениться, что не сможет жить по-прежнему и никогда больше не будет такой, какпрежде.
«Кто я теперь? Незнакомое неистовое существо, которомухочется радости, хочется, чтобы звезды, сияющие во тьме ночи, стали яркими, каккрохотные солнца, которое, может быть, даже станет убивать оленей и сможетсмеяться над смертью, как это делают сестры.
Я открою сверхновую звезду, я научусь шипеть, есликто-нибудь станет угрожать мне. Я буду красивой, и жуткой, и опасной и,конечно, в свое удовольствие буду целовать Эша».
У нее кружилась голова, и она почти парила от восторга.
«Я всегда любила ночь, — подумала Мэри-Линетт. — Ивот наконец я принадлежу ей полностью».
— Мэри-Линетт? — нерешительно спросил Эш. —Тебе это понравилось?
Она пристально на него посмотрела.
— Я хочу, чтобы ты превратил меня в вампира.
В этот раз укус не был похож на ожог медузы. Все произошлоочень быстро. Губы Эша коснулись ее шеи, Мэри-Линетт окутало тепло, и она вдругобнаружила, что гладит его затылок, его мягкие и густые волосы.
Его мысли… они переливались всеми цветами радуги.Темно-красные и золотистые, нефритовые и изумрудные, темно-фиолетовые…Переплетения и колючие заросли радужных оттенков, ежесекундно изменяющихся иперетекающих друг в друга. Мэри-Линетт была ослеплена.
И испугана: сквозь эти переливающиеся, словно драгоценныекамни, оттенки проглядывала тьма — прошлые поступки Эша, то, чего он сейчасстыдился, она это чувствовала. Но стыд ничего не мог изменить.
Я знаю, что это невозможно, но я как-нибудь улажу все это.Вот увидишь, я найду способ…
«Так вот что такое телепатия», — подумала Мэри-Линетт.Она внутренним слухом слышала слова, которые мысленно произносил Эш,чувствовала его отчаянную искренность… и ощущала тяжесть всего, что емупредстоит «уладить».
«Мне все равно. Я хочу стать дочерью тьмы и без раскаяниябуду поступать так, как повелит мне моя природа».
Эш стал поднимать голову, но она крепче обняла его, стараясьудержать.
— Пожалуйста, не искушай меня, — произнес он вслухохрипшим голосом. Мэри-Линетт ощущала на шее его теплое дыхание. — Большенельзя, ты очень ослабеешь. Поверь мне, дорогая.
