В сумерках явилась вся шайка. Веселые, видать дела у них идут хорошо. Что-то говорят, смеются. Сели жрать. Походу чем-то запивают хмельным. После ужина шестерной что-то главарю начал высказывать. Бугор громко рыгнул и добродушно ответил. Барин в духе, значит. Подошёл ко мне, что-то спрашивает. Я состроил самую подобострастную рожу, на которую был способен. Скрипя зубами, встал перед ним на колени и начал нести всякую пургу, один хрен он ничего не понимает, что типа я белый и пушистый, за него и в огонь, и в воду. Лишь бы не сфальшивить. Тут важны интонации, а не слова. Только хвостом не вилял. Противно, супротив своей природы выделываться, а надо. Ибо ветка ивы. Главарь что-то хрюкнул одобрительное и порезал мне веревки на руках. О счастье. Я растер запястья, и кланялся, и щебетал, и щебетал. Один из бандюков что-то сказал против, но главный рявкнул и оппозиция замолкла. Позднее двое бандитов ушли куда-то, зато пришло ещё двое. Типа смены караула, что ли? Их, выходит, десять. Накормили меня объедками, кость какую-то выдали глодать. Зато есть вода и можно спокойно её пить. А кость я вам припомню. И морду свою разбитую, и мои очки, и выбитые зубы. Аз вам отмщу, неразумные хазары.
С утра меня пинками разбудил тот, который шестёрка. Гад, вот почему он главному мозг ел и меня выгораживал. Ему было в лом самому корячится с водой и дровами, пока рабсила простаивает. Ну и ладно. Я впрягся в работу без разговоров, сам подписался негром быть. Сначала с шестеркой пошли с бурдюками по воду. Он меня провёл до источника, показал, как набирать воду. Оказывается, километрах в пяти от их лагеря какие-то разрушенные строения, а вода текла в лужу, которая раньше было бассейном. Видны руины, останки мраморных плит, дорожек и признаков цивилизации. Сейчас всё в запустении. Все это можно было назвать оазисом, оказывается, у бандюков здесь паслись лошади под охраной двух человек. Почему они так разделились — непонятно. Ну и ладно. Мы с трудом залили бурдюки водой и пошли обратно. По такой жаре таскать на своем горбу бурдюки с водой совсем не радость. Потом я ходил за дровами, их возили сюда лошадьми, рядом ничего похожего на лес не видно.
Вся шайка с утра опять куда-то отбыла, по своим делам. Силы зла не дремлют, в общем. А я развел костер, поставил воду. Шестерка, которого звали Аман, полностью гордился собой. Как же, его социальный статус повысился, и он теперь мог командовать хоть кем-то. Я его не разочаровывал, пусть радуется, пока есть возможность. По-моему, шестерка — это навсегда. Я заметил, что он втихушку прикладывается к бурдюку с хмельным. Что там, не знаю, может кумыс, а может брага. Но через некоторое время у Амана начали блестеть глазёнки и появилась некоторая неестественность в движениях. Он чуть не проворонил кашу, сам же варил, мне не доверил. И поговорить его тянуло. Похвастаться. Я с умным видом поддакивал, хотя с трудом сдерживался, чтобы его не задушить.
Вечером явились разбойнички, привезли какие-то тюки. Сложили их в стороне и всё пошло по новой. Жратва, выпивка, бахвальство. Мне опять выдали кость и пиалу похлебки. Бугор спрашивал у Амана что-то, смотрел на меня. Видать, узнавал, как я себя вел. Ну, я был паинькой и отвечал главарю преданным собачьим взглядом. По ходу, он убедился, что я не зловредная тварь, а работящая скотина. Я теперь, как шакал Табаки. Смотрю на хозяина снизу вверх, поддакиваю, предугадываю его желания, ношу тапочки и чешу пятки. Даже один раз гавкнул на Амана, совершенно искренне.
В таких идиллических условиях прошло несколько дней. Я, захлёбываясь от злости, таскал, Аман варил. У меня появилась некоторая свобода в передвижении. Возле воды разделся догола и обтерся мокрой тряпкой. Потихоньку в рюкзак собрал разбросанные вещи. Удивительной простоты эти местные ребята. Если нельзя что-то немедленно пустить в дело — то и неинтересно, отбрасывается в сторону. Хорошо, хоть не в костер. Даже флягу со спиртом выбросили, потому как не понимали сути винтовой резьбы. Ещё я осмотрел окрестности. Всё оказалось настолько обидно, хоть плачь. Три камня, в чьих недрах я похоронил свои пакеты с барахлом, оказались в ста метрах от стоянки. Те самые семь камней, до которых мне было лень дойти. И если бы я пошел на юг, то через несколько километров вышел бы к воде. А бандиты здесь обосновались совсем недавно, количество отходов было слишком малое. Я бы спокойно ушел к нормальным людям, если считать, что это плохие парни. Хотя бы потому, что меня гнобят, за человека не держат и вообще ограбили. Хотя, с точки зрения банальной эрудиции, это могут быть как раз хорошие парни, а плохие рубят головы без лишних сантиментов, только лишь потому, что ты чужак. Как сложно жить! Сейчас надо набирать словарный запас и попытаться выяснить, с какой стороны цивилизация. Я уже через пень-колоду понимал с два десятка слов. Мартину Силену вообще девяти хватало. Ничего, полное погружение в среду с носителями языка должно дать хорошие результаты. Только вот среда не совсем подходящая. Эти бандерлоги о гигиене и санитарии, похоже, не имели никакого понятия. С персоналиями я тоже разобрался. В наличии был Пахан, Шестёрка и Серый Кардинал. Оппозиция была представлена в виде одного кренделя и его подпевалы. Остальные — чисто бойцы, без устойчивых принципов, куда ветер дунет. Самый опасный — кардинал. На заднице сидит ровно, постоянно что-то пахану в ухо бормочет. На дело ходят по его наводке. Оппозиционеры периодически возбухают, но им тут же затыкают рот. Такие вот расклады.
Ещё мне непонятна была цель их деятельности. Обычно бандиты живут одним днем: украл, продал, пропил. До тех пор, пока не повяжут или не убьют. А эти сидят вдали от цивилизации и не рыпаются. Периодически появляются какие-то тюки, и на следующий день исчезают. Ни баб, ни пьянства. Жратву, пойло и дрова откуда-то привозят.
Но тут я оказался неправ. Через пару дней оппозиционеры начали возмущаться, выражая общее мнение остальных. Баб не было. Пойла дают мало. Толковище вышло громогласное и чуть не перешло в поножовщину. Но встрял кардинал и всё разрулил. Типа, пацаны, у нас все под контролем. Баб завтра привезем и пойла. И будет всем праздник. Отлично.
С утра шайка засобиралась на дело. Похоже, не на один день, потому что с собой паковали много воды и жрачки. В основном, вяленое мясо. Отлично. Убыли, шакалы. Я занялся обычными делами, ходил взад-вперед, мельтешил перед Аманом. Сварили себе котелок жидкой каши. Перекусили. Я уже мало-мало отъелся, близость к котлу сказывалась. Послеобеденную дрему Аман начал с кумыса, но боялся. Сильно боялся. Если засекут, что он крысятничал, то убьют, тут без вопросов. Но, видимо, желание выпить пересиливало. Я тогда решил помочь товарищу по несчастью.
— Аргы баар, — говорю ему, — у меня водка есть.
Тот встрепенулся, откуда, типа? Показываю ему флягу со спиртом и подтверждаю:
— Аргы. Арак. Огненная вода, иптыть.
Тот заговорил что-то со скоростью пулемёта, ничё я не понял. Хотя понимать-то тут нечего. Я взял бутыль из-под кока-колы, налил в неё туда спирту и разбавил водой, градусов до двадцати пяти. Хрен их, степняков, знает, может сорокоградусная и не полезет в него. Они же здесь ничего кроме продуктов естественного брожения не пьют. Хотя про водку знают, вот загадка. Разболтал спирт и разлил в пиалы. Дал Аману. Тот понюхал, попробовал на язык, что-то спросил. Я ответил, ис, ичуу, типа, пей, и выпил сам. Аман осторожно, но заглотил отраву. Наживка называется, ибо от первой всегда легче отказаться, чем от пятой. Амана быстро забрало. Он развалился на некоем подобии кресла из камней и начал что-то мне рассказывать. Наверное, хвастается, какой он доблестный батыр, скольких он порешил в честном бою. Стадия павлина. Бутылку я предусмотрительно оставил рядом с джигитом. Процесс пошел. Водка — оружие русского пролетариата, хе-хе. Меня тоже повело, но мой организм, он привычный, да и что мне сто грамм двадцатиградусной? Аману я подлил ещё раз. Теперь ему захотелось бороться, силами померяться. Меня он быстро заломал, я не стал сильно сопротивляться. Потом алкаш принялся пить в одиночку, жаба задушила делиться со мной. Он же, типа, батыр, что ему какой-то раб? Стадия свиньи не заставила себя ждать. Впрочем, свинья она и в Африке свинья. Хроник вырубился. Я сделал пойло покрепче и оставил бутыль.
