лейтенант, проходите и рассказывайте. У меня времени немного. Надо ещё в штаб вашей дивизии… по делам заскочить.
— Товарищ генерал, готов рассказать, но прошу мне пояснить о чём.
— Не валяй дурака, лейтенант! Тебе вопрос задали, — сразу включился в работу Баев.
Ох, и зацепил же я его в Кабуле! Да и вся наша эскадрилья ему теперь не сильно нравится.
— Кхм, вообще-то, никто мне вопросов не задавал, товарищ подполковник, — ответил я.
— Справедливо. Расскажи мне о своём перелёте в Кабул, — задал вопрос генерал.
Я начал рассказывать, но заместитель командующего как-то не сильно вникал в происходящее. Слушал мельком. Больше смотрели в окно и шептался с подчинёнными. Из всех присутствующих только Кузьма Иванович следил за моей речью.
— И ты сам долетел полным экипажем до Кабула, чтобы доставить на самолёт раненую медсестру, верно? — спросил генерал.
— Так точно.
— Товарищ генерал, я узнавал. Никакого риска для жизни пациентки не было. Обыкновенное желание показать себя. При этом он мог погибнуть сам и погубить ещё троих. Про угрозу технике и говорить не стоит.
И откуда ж он это узнал⁈ Сам медосмотр провёл? Только я собрался парировать данную претензию «безопасника», как слово взял Енотаев.
— В данном случае лейтенант выполнил мой приказ. Критическое состояние пациента подтвердили врачи Баграмского медсанбата…
— Вы ставите на кон три жизни против одной. Неравноценный обмен, — цинично заявил Баев.
— А это уже не вам решать, — добавил я.
Заместитель командующего хлопнул ладонью по столу, прекратив все прения.
— Лейтенант, вы не на собрании. Будьте любезны соблюдать субординацию, — сказал генерал. — Хотя, я вас и командира эскадрильи понять могу. Ваш риск не оправдывает ваших же нарушений правил полётов. Но заставляет меня… выразить уважение вашему Клюковкин мастерству и крепкости нервов.
— Спасибо!
— А также заметить ваш характер и непримиримость, — добавил Баев.
Выделился! Не мог он промолчать. То ли похвалил, то ли поругал. Иногда не понять этих командиров.
— У меня ещё кое-что, товарищ генерал.
— Давай быстрее и заканчиваем. Мы уже Енотаева от полётов отстранили, тебе мало? — спросил заместитель командующего.
Комэска-то за что⁈ Как будто работы мало, что можно людей отстранять.
— Я вот листаю лётную книжку Клюковкина и понять не могу. У него до Афгана никаких и допусков-то не было. Ночью в простых условиях не допустился даже! Тут же и в туман, и на площадки летает, и командиром экипажа назначили. В чём секрет преображения? — возмутился Баев.
Копнул, так копнул! Енотаев начал объяснять, что все допуска я получил законно. Пускай это и случилось за короткий срок.
— Не верю! Это невозможно. Думаю, что здесь есть преступный сговор, — теперь уже Баев стукнул по столу.
Ну, надоел! Сейчас ещё скажет, что медали я получил, поскольку меня тянул Батыров.
— То есть награды Клюковкин просто так получил? — спросил Енотаев, привстав с места.
— У него был командир экипажа. Герой Советского Союза, между прочим. А сам он бездарь! И его полёт в Кабул не больше, чем авантюра с целью всем доказать его профпригодность, — не унимался Кузьма Иванович.
У него даже губы побелели от возбуждения. Пот летел в разные стороны от частой жестикуляции руками. После таких громких разговоров возникла небольшая пауза.
Генерал посмотрел на всех и повернулся к Баеву.
— Иваныч, да успокойся уже. Отстраним мы и Клюковкина, — ответил ему заместитель командующего. — В общем так, вас товарищ лейтенант я пока отстраняю от полётов. Всё как полагается в этом случае — повторное изучение документов и сдача зачётов. Думаю, месяца вам хватит. А сейчас в дивизию.
Генерал закончил говорить и начал вставать с места. Зря меня бездарем назвал Баев. Раз он хочет помериться знаниями, я не против.
— Товарищ генерал, позволите одно уточнение, — спросил я.
— Лейтенант, достал уже! Только из уважения к твоим наградам. Ну и то, что ты мне симпатичен как человек, — громко сказал генерал, присаживаясь обратно.
Всё же, есть эта жилка в Клюковкине. Природное обаяние в действии!
— Я что хотел бы заметить. Так как я и командир эскадрильи отстранены, то мы и полёты выполнять не можем. При чём, как учебно-тренировочные, так и боевые, верно?
— Правильно рассуждаете, Клюковкин. Ваш экипаж тоже отстранён до сдачи зачётов! А также ещё несколько человек за нарушение выполнения полётов. Лихачество и трюки нужно прекращать. И соблюдать документы в любых условиях, — возмутился Баев.
Генерал кивнул и вопросительно посмотрел на меня. Это они намекают на постоянное превышение нами ограничений в инструкции экипажу. Правда в том, что эти документы сейчас дорабатывают на основе полученного опыта полётов в Афганистане. Просто пока ещё конструкторские бюро не вышли с предложением. Но это будет!
Повернулся к Енотаеву, но тот не понял, к чему я клоню. Придётся самому как-то выкручиваться.
— Хорошо. Тогда вы должны правильно распределить нагрузку между лётным составом эскадрильи. Чтобы не превышались суточные нормы налёта и стартовое время. А также количество посадок в процессе выполнения задач.
И вот тут, кажется, Баев напрягся. В игру «я лучше знаю документы» можно играть и вдвоём.
— Что он такое говорит? — спросил у Енотаева генерал.
Ефим Петрович теперь уяснил мою идею и достал один из вариантов плановой таблицы на боевые вылеты на завтрашний лётный день.
— Вот, посмотрите. Это все боевые вылеты. В данной плановой таблице все экипажи допущены. Но стоит мне выполнить ваше указание, и треть задач будут делиться по допущенным экипажам. Это приведёт к… примерно в три раза увеличению налёта, усталости лётного состава и нарушению документов. Я буду вынужден докладывать комдиву, что все задачи мы выполнить не можем, ссылаясь на указание вышестоящего начальства…
— Нет! Как это не можете⁈ Что это за… саботаж⁈ — возмутился генерал, перебив Енотаева.
— Боюсь, что это называется «соблюдать документы в любых условиях», — добавил я, процитировав Баева.
Генерал буквально зарычал. Причём его грозный взгляд прожигал Кузьму Ивановича. А сам Баев немного растерялся.
— Лейтенант, выйдите. Далее, занимайтесь согласно предварительной подготовке на завтрашний лётный день, — сквозь зубы сказал генерал.
Я ни на секунду не задержался. Раз генерал под таким предлогом меня отправил с совещания, то и отстранения не будет. И это не может не радовать.
Вечером на постановке задач, Енотаев объявил, что эскадрилье выписано «последнее китайское предупреждение». И даже выговор не расстроил
