На берегах реки собралась целая толпа, чтобы посмотреть, как мы пустимся в символическое плаванье по четырем священным городам – долгое и утомительное путешествие вверх и вниз по обоим берегам реки. К тому времени, когда мы добрались до законченного лишь наполовину погребального храма Тутанхамона, где нас ожидали Асет, Небет и Тетишери, солнце стояло уже высоко – оно стерло тени, придающие земле глубину и форму. Там, быстро подкрепившись фруктами и хлебом, мы с Меной снова присоединились к похоронному шествию, а его жена с дочерью остались, чтобы не подвергать опасности в этом утомительном путешествии еще не родившегося ребенка Шери или болезненное бедро Небет.
Поднявшись над деревней рабочих, строящих гробницу, мы начали длинный переход через вечное плато из камня и песка к Месту Истины – через пустошь, усыпанную осколками белого известняка, оставшимися от камней, выломанных для похоронной часовни Тутанхамона, жизнь которого завершилась раньше строительства. К тому времени, как мы приехали на место, где он будет жить вечно, там разбили шатры для членов царской семьи, Паранефера и его жрецов, ответственных за погребальные ритуалы. Слуги расстелили в тени, которую удалось отыскать, тростниковые подстилки, чтобы женщины могли посплетничать и подремать, пока мужчины отнесут могильные принадлежности в прохладные, освещенные факелами камеры.
Я нес раскрашенную деревянную голову, изображающую Тутанхамона в детстве, сундук с его именем, полученным при рождении, и коробку для игрушек с секретным замком – это все были сувениры, напоминающие о детстве, которых требовали ритуальные традиции; и еще кувшин сладкого вина из виноградников Атона в Зару. В одной из камер уже лежали два мертворожденных ребенка Тутанхамона, и я утешился мыслью, что к нему вскоре присоединится и его сын, которому Фараон так радовался, поэтому он будет не одинок в этом тихом месте.
Прежде чем выйти, я остановился и окинул последним взглядом стены его камеры, быстро пробежав глазами по изображениям Осириса и других богов и богинь и перейдя туда, где живой Фараон плыл по болотам на тростниковой лодке, а жена сидела у его ног. На другой картине он охотился в пустыне на львов со своим верным Меранхом, а потом отдыхал на позолоченном троне, наслаждаясь вниманием своей Царицы. Такие изображения зачастую грешат против правды, но я верю, что супруги по-настоящему чтили друг друга. Если их отношения и отличались от того, что я видел у Мены и Шери, то это потому, что им не предоставили права выбирать. Тем не менее что могло бы получиться, если бы им было дано больше времени?
Собрались гости, и Осириса Тутанхамона, уже украшенного гирляндами из васильков, оливковых листьев и синих бусин, подняли стоймя, прежде чем ввести его в вечный дом. Хор юных жрецов затянул мольбу к Осирису, но когда вперед шагнул жрец в маске Анубиса, чтобы прирезать громадного белого быка, толпа скорбящих притихла.
Я посмотрел туда, где стояла Асет, и заметил, что ее глаза широко раскрыты от страха и потрясения. Человек, в котором она узнала своего отца, дернул голову животного вверх и назад, а потом одним быстрым ударом вспорол ему горло. Из раны ударила горячая кровь, бык упал на колени. Анубис-жрец снова взмахнул ножом, и через миг поднес фараону переднюю ногу и все еще бьющееся сердце животного; при этом несколько женщин пролили содержимое своих желудков на землю. Кислого запаха рвоты вместе с вонью горячей крови было достаточно, чтобы плохо стало даже самому выносливому человеку, но Асет лишь смотрела, широко раскрыв глаза, и не могла поверить в происходящее – сцена была настолько ужасна, что лишила девочку сил отвернуться.
Потом вышел Нахтмин, чтобы произнести слова, благодаря которым имя его хозяина будет жить вечно, – эта честь обычно выпадает старшему сыну или дочери покойного Фараона. После него вышел Эйе, завернутый в леопардовую шкуру погребального жреца, чтобы выполнить священный ритуал открывания рта – это первое, что делает новый Фараон, – и в толпе прокатился тихий шепот.
Жрецы Амона хитры, как и Рамос, вернувший их былое богатство, они еще не заручились достаточной поддержкой провинциальных монархов, градоначальников и судей. Зато старый седой Хозяин Конюшен держал правителей в кулаке, поскольку управлял во время этих семидесяти дней скорби царской сокровищницей и складами. Когда и военачальники оказали ему поддержку, чтобы обеспечить трон Генералу Хоремхебу, который все еще сражается с выступившими сирийскими принцами, у Верховного Жреца и Священного Совета практически не осталось выбора. Эйе хоть и служил в свое время Еретику и его богу, но вот детей у него нет, и маловероятно, что в свои шестьдесят два года он сделает Анхесенамон ребенка. И поскольку говорят, что Нефертити кипит от гнева, ибо невозможно изменить такой ход событий, становится ясно, что она не имела отношения к гибели Тутанхамона, так что остается лишь тот, кто занимает его место.
Эйе произнес тронное имя покойного Царя, а потом имя, полученное при рождении. Затем дотронулся бронзовым лезвием священного тесла до губ Царя, чтобы вернуть дар речи и зрение отныне нерушимому телу Осириса Тутанхамона, заново соединив шесть частей целого человека. При этом он читал речь, которую приготовил для него Верховный Жрец.
– Ты снова жив, ты снова стал молод, и теперь навечно.
В этом мужчине продолжал жить мальчик, который смеялся над игривыми причудами своего неуклюжего пса и хвастался убийственными способностями своего Небесного Гора. Интересно, где он сейчас? Стоит ли пред Осирисом и его сорока двумя судьями, заявляя, что невиновен?
– Я не говорил лжи и не брал чужого. Я не убивал и не отдавал приказов убивать.
К тому времени, как жрецы, облаченные в маски богов, внесли Тутанхамона в его вечный дом, Ра скользнул за утесы, создав узкие каньоны, тянувшиеся к нам. Когда Анхесенамон попыталась воспрепятствовать жрецам мольбами, которыми они ее обучили, Асет просунула руку в мою ладонь.
– Я твоя жена, о Великий, не покидай меня! Муж мой, уж не радуешься ли ты, что я должна уйти подальше? Почему же мне придется идти одной? Я бы пошла с тобой, но ты тих и молчалив! – Только Царице разрешили последовать за жрецами туда, где ее мужа запечатают в золотой ящик, что мне кажется еще большим лицемерием со стороны человека, виновного в его кончине.
Когда мы присоединились к веренице скорбящих, направлявшихся назад к похоронному храму, Асет не вымолвила ни слова и все так же крепко держала меня за руку. Я подумал, что, возможно, она боялась надвигающейся на Западную Пустыню темноты, вспомнив, как тогда она прочла наизусть строчку из Гимна Еретика Амону.
В темноте все львы выходят из логова, и кусается каждая змея.
Сейчас мы устало тащились по пустыне, не чувствуя жалости, нас окружало бескрайнее небытие, неизменное и вечное, и слова эти уже не казались такими надуманными, какими мнились тогда. Как и следующая строчка.
И смолкла земля, словно мертвая.
11
Кейт смывала глину с инструментов для лепки, и тут зазвонил телефон, но она успела схватить полотенце и поднять трубку после первого же звонка.
