свою щемящую историю Оракул. — К тому времени я начал испытывать постоянную боль во внутренностях! Моя выделительная система стала работать с неполадками. В руках появилась слабость!..
— М-мм, — промычал я, глядя на вороха бумажек вокруг Оракула. — Позволь узнать, а ты вообще хоть что-нибудь еще кроме шоколада ешь?
— Нет, конечно, — сдвинул брови Оракул. — Почему ты спрашиваешь меня о такой ерунде, когда я рассказываю тебе важные вещи? Я выбрал себе именно эту пищу, и она мне нравится.
— А-аа, — промычал я, почесывая подбородок и понимая, что здесь не просто все запущено, а все запущено конкретно.
— Так вот, в руках я чувствую слабость. В ногах — тоже. Я ем, но не наедаюсь. А потом… — он запнулся, явно пытаясь подобрать подходящие слова.
— Ну-ну, — подбодрил я его, слегка коснувшись ладонью пахучего плеча. — Смелей.
— У меня… репродуктивные органы будто в огне, — полушепотом проговорил Оракул. — Причем настолько, что иногда я даже не могу рационально мыслить! Периодически я теряю над собой контроль, и мое сознание отключается. И тогда ко мне приходят видения того, чего никогда не было на самом деле. Я вижу страшные и безумные картины того, как я, великий Оракул, совокупляюсь в самых отвратительных позах с одушевленными сущностями и даже неодушевленными предметами!
Я почесал за ухом.
— Если учесть, как ты живешь и питаешься, это вообще удивительно. У многих бы и с домкратом ничего не получилось…
— Чего?..
— Я говорю, от хорошего стояка еще никто не умер!
— Никто не умер? Да ты понюхай, как я стал пахнуть! — вскричал Оракул. — Я словно уже в процессе разложения, хотя еще живой!
— А вот тут ты прав, воняет от тебя за версту, — хмыкнул я. — Зато комаров нет…
— Ты издеваешься надо мной? Тебе весело? — оскорбился Оракул. — Я на грани безумия, Даниил! Со мной происходят чудовищные перемены! И к чему они меня приведут, страшно представить и невозможно предсказать!
— Ну, это как раз совсем не сложно, — отозвался я. — Предрекаю тебе язву желудка, сахарный диабет, грибок кожи, ногтей, педикулез и больные зубы.
— Ты не можешь ничего предвидеть, потому что не умеешь, — заявил Оракул.
— А мне и уметь не надо. Ты когда в последний раз мылся, о великий созерцатель? — спросил я.
— Что? Мылся?
— Ну да. Знаешь — мыло, вода, мочалка. Вот это вот все, — сказал я, всеми силами стараясь не заржать. — Сколько дней здесь прошло с того момента, как я перешел в другой мир?
— Падение Верхнего мира спровоцировало скачок временного разрыва между мирами. У нас прошло девяносто четыре дня.
— Что??? Падение… Верхнего мира⁈ — вскричал я.
Это как же это?.. Почему? Зачем?
— Да шут с ним, — отмахнулся Оракул. — Упал и упал. Меня сейчас больше волнует, что происходит со мной и как это остановить!
— Помыться, побриться, пожрать куриного супа вместо шоколада, выспаться как следует в чистой постели и сходить в публичный дом — вот и все твое лекарство!
— Хочешь сказать, я пал так низко, что теперь являюсь пленником ритуалов для смертных? — искренне ужаснулся Оракул.
— Ну знаешь, завел корову — изволь о ней заботиться, как положено, иначе сдохнет. Завел себе молодое тело — так обслуживай! — Я поднялся на ноги и обернулся к жрецам. — А вы подсказать не могли? Или тоже моетесь раз в сто дней и сексом занимаетесь только в болезненных снах?
Птицы перестали петь. Какой-то грустный шелест, похожий на голоса стражей, пролетел по их цепочке.
Тихо ругнувшись, я опять обернулся к Оракулу.
— Ну а ты сам? Ведь наблюдаешь за людьми столько столетий. Что, никогда не видел, как они в баню ходят?
— Но… это же смертные. Они делают много странных вещей, — пробормотал Оракул. — И мне вовсе ни к чему было их понимать. Ведь я-то — бог!..
— Может, оно и так, но прямо сейчас ты живешь внутри самого обыкновенного человеческого тела. Оно не самоочищается, не питается фотосинтезом, поддается гормональным всплескам и может болеть — точно так же, как и у любого смертного.
— Какая чудовищная нелепость! — ахнул Оракул, и на его лице было написано такое непосредственное, детское изумление, что я только руками развел.
— Так, нам нужна одежда, пара лошадей и деньги! Немедленно! — прикрикнул я на жрецов. И покосился на Оракула. — Ничего, что я командую?
— Сделайте, как он сказал, — безвольно отозвался бог, махнув рукой. Похоже, он не очень-то верил в мою теорию.
Пока мы ждали доставку заказа, я попытался разговорить Оракула по поводу Верхнего мира. В моей голове как-то не укладывалось, чтобы такое могло произойти в буквальном смысле слова. Само собой, тут было какое-то иносказание или обобщение — хрен его знает. Но Оракул в ответ на мои попытки только смотрел на меня с укором, и в его взгляде без переводчика читалось: и как же ты, бездушная сволочь, можешь думать о такой фигне, когда у меня настоящая беда?
В итоге я тупо заткнулся. Хотел заняться выковыриванием заноз из пяток, но подумал, что это занятие тем более оскорбит высокую скорбь Оракула по своему умиранию, и воздержался.
К счастью, уже через час мы были одеты в простую чистую одежду, какую носят ремесленники средней руки, сидели верхом на приличных лошадях, а мою правую ляжку приятно придавливал тугой мешочек с монетами.
Вот теперь и пожить можно!
— Ну что, погнали в город, лебедь ты наш умирающий, — фыркнул я и поддал коняге пятками под бока.
И поехал в сторону Вышгорода.
Оракул тоже поддал коню под бока. Но жеребец только недовольно скосил на него глаза и вскинул голову — мол, а больше тебе ничего не надо?
Я притормозил своего четвероногого.
— Сильней, еще раз!
Оракул тяжело вздохнул. И повторил свою попытку.
Жеребец всхрапнул, затоптался на месте и ка-ак козланул жопой вверх!
Оракул ласточкой вылетел из седла и с треском шлепнулся в заросли кустарника.
Птицы разом вздрогнули от испуга.
Из темноты донесся приглушенный стон.
— Эй, ты там живой? — спросил я, спешиваясь.
— Кажется… Еще пока… Да…
Ветки кустарника опять затрещали, и Оракул вылез на свет, совершенно несчастный и с расцарапанной щекой.
Он был безнадежен.
— Садись на моего
