вы не выйдете отсюда. Они не выпустят вас, как вы не понимаете? Мы все тут умрем! – Тут же оборвал себя, оглянулся испуганно на танки, под которыми затаились его бойцы. И зашептал: – Вы что, хотите здесь умереть? Отомстить нам ценой своей жизни?! Это глупость, безумие! В этом нет никакого смысла! Вы же разумный, образованный человек и должны понимать, что этот бой никому не нужен. В нем не будет победителей или побежденных, вы можете получить победу без единого выстрела. Я принесу вам оружие, я гарантирую вам своим словом офицера, что ни один из них не будет сопротивляться. Но взамен вы должны отпустить меня. Обещаете?
Глеб задумался на несколько секунд, потом пожал плечами:
– У меня не остается выбора. Для меня жизни моих людей важнее, чем героизм или месть. Хорошо, я даю слово, что вы сможете уйти после того, как предадите своих подчиненных.
Он намеренно сказал так в конце, чтобы унизить этого человека, который сейчас опустился до отвратительного поступка. Нойман, кажется, никак не отреагировал на это. То ли от долгого нахождения в маленьком пространстве, то ли от волнений или отравления пороховыми газами немецкий офицер вел себя странно, выглядел отстраненным и равнодушным ко всему происходящему. Он повернулся к замершим навсегда машинам.
– Я принесу оружие, все, что у нас есть.
– Мы будем ждать вас у выхода из ущелья. Я поднимусь наверх, чтобы предупредить товарищей. – Глеб снова с умыслом назвал артиллеристов так, чтобы показать свое отношение к ним. Поведение немецкого лейтенанта ему казалось чем-то отвратительным, и никак не получалось скрыть это.
Он дернул за веревку два раза, подавая условный сигнал, и сверху показалась голова пожилого артиллериста.
– Ну что там, товарищ капитан? Что хотели они?
– Поднимай, – скомандовал Шубин и крепко уцепился за веревку.
Наверху его окружили остальные члены отряда Кротова:
– Немцы пощады запросили?
– Чего говорят, патроны биться-то у них остались?! У нас на каждого из них еще хватит.
Бойцы рвались в бой, желая отомстить за смерть своих товарищей, за гибель командира на их глазах. Но разведчик строго приказал:
– Мы берем их в плен, живыми. Их командир принесет нам оружие в знак полной капитуляции, за это я разрешу ему покинуть квадрат боевых действий. Он… – Ему с трудом дались эти слова. – Готов предать своих танкистов, выдать свою роту нам, приказать им сдаться в плен взамен на свою свободу. И я принял решение принять эти условия капитуляции танковой немецкой группировки. Так будут спасены ваши жизни. Фашисты, наши враги и убийцы ваших фронтовых товарищей, предстанут перед военным трибуналом за свои преступления. Я обещаю, что они будут содержаться в суровых условиях, а потом их приговорят к высшей мере наказания. Их командир не сможет вернуться в свою часть, после нашей ловушки его расстреляют за предательство или сотрудничество с советской разведкой. Он не сможет вернуться на родину и не сможет жить мирно на нашей земле. Думаю, что это наказание хуже, чем просто смерть. Поэтому сейчас я спущусь, приму от него оружие и дам ему возможность уйти. Возражений я не принимаю, это решение командира на поле боя, пускай даже сейчас и не звучат выстрелы. Мы принимаем капитуляцию на таких условиях, вы будете жить, а ваши враги получат по заслугам. Кто нарушит приказ и откроет огонь по немецкому офицеру, будет иметь дело лично со мной. Сейчас я спущусь вниз и приму оружие гитлеровцев. Когда буду уверен в безопасности квадрата, то подам сигнал, и тогда вы тоже по очереди начнете спуск. Затем в том же порядке отступает вторая группа с артиллерийской установкой. Маршрут для возвращения в часть тот же, у нас есть несколько часов до рассвета, чтобы успеть покинуть немецкую территорию. Для раненых соорудить носилки из подручных материалов, транспортировать своими силами по очереди. Пленных связать, выстроить в колонну, выставить с каждого фланга часового, а в конце замыкающего. Приказ ясен?
– Так точно! – отозвались вразнобой члены отряда. Даже если кто-то из них был не согласен с мнением командира, то не решился возражать. Не время и не место для споров, пока есть возможность спастись и прихватить с собой пленных немецких танкистов.
Когда разведчик снова шагнул к краю обрыва, тот самый пожилой артиллерист, взявший на себя командование маленьким отрядом, подошел поближе:
– Страшно, товарищ капитан, если обманут вас? Прикроем вас, конечно, но в темноте из «мосинки» особо не настреляешь. Может, с парнями вместе спуститесь, они, если что, гранатами эту сволоту забросают.
Шубин отказался:
– Нет. Я принял это решение, и я за него отвечаю. Вы можете действовать по плану, когда я буду уверен, что этот немецкий офицер не обманул нас и действительно отдал приказ сложить оружие и сдаться в плен.
– Странно это. – В голосе артиллериста звучало сомнение. – Кто же так не по-людски поступает? Мы за своих жизни отдать готовы, а этот своих же солдат словно скотину продает. Не верю я ему, товарищ командир. Ловушка это.
– Я найду из нее выход, – утешил встревоженного мужчину Шубин. – Как тебя зовут?
– Старшина Григорчук, – отозвался хриплый голос.
Разведчик не видел лица мужчины, лишь смог определить по голосу, что тот уже не молод. Но искренне доверял ему, считая, что советский боец обязательно выполнит приказ командира безо всякого обмана.
Он сказал:
– Я иду на встречу с немецким офицером. Ты остаешься за командира на время моего отсутствия. Если не вернусь… Если фашист солгал, то выведи людей отсюда назад на советские позиции.
– Есть, товарищ командир. Я выполню приказ, – пообещал старшина и потянул на себя страховочный трос.
Разведчик ринулся вниз на страховке, с глухим ударом приземлился в узком пространстве рядом с машинами. Он прислушался к странным звукам: из-под машин то и дело доносились короткие вскрики, хрипы; он решил, что, может быть, кто-то из танкистов ранен и страдает от боли. Разведчик медленно подошел поближе, но в темноте ничего видно не было, только чувствовался едкий запах опаленного железа и сгоревших внутренностей бронированного монстра. Глеб положил руку на металл и удивился – сталь еще была теплой, до того она нагрелась после пожара. Внизу, в глубине колонны, что-то с силой грохнуло, забряцало железо. В узком проходе между стеной и искореженным танком показалась ссутулившаяся под тяжелым грузом фигура – это был Нойман. Он едва шел, покачивался и приседал от горы оружия, что удерживал в руках: с десяток автоматов, несколько гранат, ручной пулемет. Он с грохотом свалил все в кучу к ногам Шубина:
– Это все, больше они не будут в вас стрелять. Я выполнил свою часть договора и ухожу.
С этими словами немецкий офицер направился к проходу, где зияла черная ночь и свобода.
– Стой, а где ваши танкисты? Почему они
