все произведения искусства? – тихо спрашиваю я. Смотрю на картину, висящую на стене. Мой подарок, который вовсе не был подарком. – Мама сказала, что я не могу ее оставить.
Папа внимательно рассматривает картину, а затем смотрит на меня.
– Это очень ценная работа. С ее продажи можно выручить много денег.
– Так вот к чему все водится? К деньгам? Поэтому вы все продаете? Не сомневаюсь, что ты неплохо заработаешь на маминой коллекции, которую она так усердно собирала все эти годы. – Ох, как я зла. Зла, что он так ее предал. Зла, что так бессердечно заставил ее отказаться от коллекции, которую она собирала последние двадцать лет.
– Я инвестировал в эти работы. Она покупала их на мои деньги. Эта коллекция принадлежит мне в той же мере, что и ей, – говорит папа, отходя от двери. – Не ведись на ее слезливые истории. Просто она злится, что все складывается не в ее пользу.
– Я ее не виню. Все это несправедливо.
– Жизнь несправедлива, Тыковка. Полезно усвоить этот урок сейчас, пока ты еще молода. С тобой будут случаться неприятности, и порой с этим ничего нельзя поделать. Вопрос лишь в том, какой выбор ты делаешь. – Отец расхаживает по комнате, останавливаясь, чтобы рассмотреть картину, которая больше мне не принадлежит. – Я в своей жизни принял несколько дурных решений, но лучшим моим решением был брак с твоей матерью и твое появление на свет. Надеюсь, ты мне веришь.
– Тогда почему вы разводитесь? Раз она – твой лучший выбор в жизни? – Я не осознаю, что плачу, пока не чувствую, как слезы капают с лица.
– Люди меняются. Хотят от жизни разного. – Выражение его лица становится мягче. – Я не хочу тебя ранить. И мама тоже.
– Слишком поздно, – шепотом отвечаю я, чувствуя, как щемит в груди от подавленных слез.
Глава 20
Крю
Остаток выходных я провел в молчаливых страданиях, думая о том, как Рен ужинала в субботу с этим недоумком Ларсеном, шутя, смеясь и позабыв обо мне.
Ведь, похоже, так все и было. Она ни разу не вышла на связь. Ни после того, как мы с Питером высадили ее возле дома и она убежала, даже не оглянувшись. Ни в воскресенье, когда я пытался до нее дозвониться.
Правда, звонил я только раз. Ланкастеры ни за кем не бегают. Не умоляют и не выспрашивают, что не так.
Она сама может ко мне прийти.
Наступает утро понедельника, и я стою на привычном месте у стены возле главного входа в школу. Эзра и Малкольм – по бокам от меня. Натали тоже с нами, флиртует с Эзрой, время от времени поглядывая на меня, но я не обращаю внимания. Малкольм жалуется на родителей. А я жду, когда появится моя маленькая птичка.
Иными словами, все по-прежнему.
Я чувствую, что изменился, но этого никто не видит. Поцелуй с Рен на заднем сиденье машины… звуки, которые она издавала. Ее чувствительность. Вкус ее губ. Нерешительные касания ее языка. Я не могу перестать об этом думать.
Не могу выбросить ее из головы.
– Господи, паршивое же у тебя сегодня настроение, – внезапно говорит Малкольм, обращаясь ко мне.
– Согласен, – добавляет Эзра.
– Я вообще почти ничего не сказал, – ворчу я, упираясь ногой в стену, и как всегда внимательно жду появления одного человека.
– И не нужно. Негатив буквально клубится вокруг тебя, словно туча, – говорит Малкольм.
– О-о-о, как выразительно, – воркует Натали, окидывая Малкольма оценивающим взглядом. – Почему мы раньше никуда не ходили вместе?
– Ты слишком занята тем, что пытаешься его оседлать, – Малкольм указывает на меня.
– Эй. – Эзра хватает Натали за руку и притягивает ее в объятия. – А как же я?
Какой же он навязчивый. Вот почему Эзра ее не интересует. Он мог бы кое-чему у меня поучиться. Чем упорнее я игнорирую Нат, тем, казалось бы, сильнее она меня хочет.
Впрочем, не скажу, что хочу ее вернуть.
– О, о тебе я не забыла. – Натали хихикает, действуя мне на нервы. – Хочешь прогулять первый урок? Пойдем в мою комнату в общежитии?
– О да, – отвечает Эзра с чрезмерным энтузиазмом. – Но давай подождем несколько минут.
– Зачем? – дуется Натали. – Я хочу уйти сейчас.
Эз не может признаться, что хочет продемонстрировать всем, как Натали на него вешается. Он улыбается и целует ее, отчего меня чуть не выворачивает.
– Где твоя птичка? – спрашивает Малкольм, посмеиваясь. – Вопрос закрыт?
– Он еще даже не открывался, – лгу я.
– Я думал, ты будешь присматривать за нашей жертвенной овечкой, чтобы убедиться, что она точно нас не сдаст. – Малкольм приподнимает брови. – Нам стоит волноваться?
– У меня все под контролем, – рявкаю я, взбесившись от того, что он во мне сомневается.
– Уж надеюсь, – бормочет Малкольм. – Я не могу допустить, чтобы меня выгнали из школы. Тогда все пойдет под откос.
Я не удостаиваю его ответом, сосредоточив взгляд на внезапно показавшемся красивом личике.
Рен в одиночестве идет по дорожке к входу в школу. Без привычной компании девятиклассниц, которые считают ее своим идолом. Мне требуется вся сила воли, чтобы не оттолкнуться от стены и не пойти к ней, но я остаюсь на месте и жду, когда она подойдет сама.
Ее шаг неспешен, выражение лица неуверенное. Она долго избегает моего взгляда, а я не могу отвести от нее глаз. Смотрю на ее лицо, упиваясь красотой. Прелестными зелеными глазами и пухлыми губами. Она собрала волосы в высокий хвост, подвязав их белоснежной лентой с бантом у основания, и надела то же теплое пальто, в котором была в субботу.
Я ожидаю, что она пройдет мимо и, как всегда, меня проигнорирует, что точно выведет меня из себя, но Рен удивляет, остановившись прямо перед нами и не обращая внимания на насмешливые взгляды Эза, Малкольма и Натали.
– Можно с тобой поговорить? – спрашивает она, окутывая меня своим нежным голосом. Мельком поглядывает на моих друзей, которые, похоже, готовы лопнуть при ее появлении. Идиоты. – Наедине?
– Конечно. – Я отхожу от стены и иду за ней в здание школы под гогот моих друзей, который звучит нам вслед.
Придурки.
Рен находит кабинет, в котором выключен свет и не заперта дверь, и проскальзывает внутрь. Зайдя следом, я закрываю за собой дверь. В этом семестре класс не использовали, и в нем только несколько парт и трибуна напротив магнитных досок. Здесь тихо. Уединенно.
Здесь никто не должен нас побеспокоить.
Рен не останавливается, пока не доходит до дальнего угла класса подальше от двери, и только тогда поворачивается ко мне
