роняет.
Каждое ее движение — запредельные децибелы, которые и велят мне слиться со своей взвешенностью в гребаных страстных объятьях: Яна хватает со стола телефон, вскакивает, скрипя по полу стулом, вешает шоппер на плечо и забирает стакан…
Втянув носом воздух, слышу голос Саши и не реагирую.
Резкими шагами Яна приканчивает разделяющие нас пять метров. Когда снова ловлю взгляд, понимаю, что степень синхронизации наших эмоций все время сильно недооценивал. Если бы она смотрела мне в глаза почаще, я, возможно, понял бы это быстрее, но она всегда от меня пряталась. Всегда, твою мать!
Это делает нас противоположностями, потому что свои эмоции я вообще скрывать не привык. Не привык с людьми осторожничать. Именно это никогда не позволило бы мне пойти по “семейной дорожке” и стать адвокатом — истина, с которой батя в конце концов смирился, но пообещал, что жизнь еще научит меня дипломатии.
Я прикрываю глаза, когда мне на башку выливают апельсиновый фреш вперемешку со льдом.
Жижа стекает с подбородка на футболку.
Облизнув губы, опять смотрю на Яну, и выражение холодной отчужденности на ее лице снова лупит под дых.
— Это за мой счет, — произносит она отрывисто. — Сдачи не надо.
Бросив взгляд на мою компанию, добавляет:
— Лучше бы я никогда тебя не встречала.
Развернувшись на пятках, быстро идет к выходу.
— Пф-ф-ф…
Меня пинком выбивает из раскачки, в которой находился последние три дня. Все предохранители слетаю разом.
Вскочив со стула, выдергиваю из держателя стопку салфеток. На лице Саши охерительная обескураженность — большие глаза и круглые от удивления рот.
— Это кто? — спрашивает.
Мазнув по лицу салфетками, отвечаю:
— Моя девушка. Не могу тебя отвезти, возьми такси.
Быстро пакую в карман телефон и ключи от машины, трусцой направляясь к выходу, двери которого только что закрылись за Яной. Убираю с дороги какого-то пацана, прорычав:
— Дай пройти.
На бешеной скорости сканирую погруженную в сумерки улицу, выйдя из кафе. Сердце молотит по ребрам, разгоняется. Срываюсь с места вслед за мелькающим на тротуаре белым сарафаном в цветочек, который находится достаточно далеко, чтобы понимать — Яна по тротуару почти бежит.
Нагоняю ее шагов за десять, собирая носом след от знакомых духов в воздухе.
— Яна… — хватаю за запястье и разворачиваю к себе.
Картинка полосует по кишкам.
Она… плачет…
Она… блядь… плачет по-настоящему. И свирепо орет, толкая меня с неожиданной силой:
— Отпусти!
— Яна… — хриплю, обнимая ладонями заплаканное лицо. — Это никто… — произношу нереальную тупость. — Друг семьи. Просто знакомая…
Сквозь дерьмо возникшей ситуации ощущаю отчетливый прилив тактильного голода. Я соскучился по ней за эти три дня. Это понимание не менее отчетливое. И голод тоже. Лицо, тело, голос. Я соскучился по всему.
С новой вспышкой гнева Яна бьет меня по рукам и выкрикивает:
— Мне все равно! Встречайся с кем хочешь! Ты болезнь! Я переболею тобой, забуду!
Эти слова вызывают вспышку агрессии в венах. Бешеное желание стереть сказанное в порошок. В долбаную труху. Доказать себе и ей что этого никогда не будет.
Сдавив тонкое плечо, дергаю к себе и накрываю ладонью затылок. Целую жестко. Мягкие полные губы под моими дрожат, но потушить собственную злость в секунду не выходит, поэтому давлю языком, заставляя пустить себя в горячий гладкий рот…
Яна кусается.
— М-м-м… — отдергиваю голову, языком пытаясь унять вспышку боли в нижней губе. — Блядь…
— Отпусти! — снова бьется в хватке, которую слегка ослабляю, но для того, чтобы ей вырваться на свободу этого не хватит.
На нас оборачиваются прохожие, а меня вяжет гигантское желание привата. Перехватив руку Яны поудобнее, веду к скверу прямо впереди. Сопротивляться ей ничего не мешает, но она этого не делает, тем не менее ее тело деревянное, — чувствую это через свою хватку.
Пройдя во вход с пальмами по бокам, наобум выбираю направление. Выложенная камнями дорожка приводит к смотровой площадке. Разжимаю пальцы, и Яна отпрыгивает к парапету.
На море за ее спиной лунная дорожка. Ветер приносит снизу запах йода, и я жду, пока он прочистит мне мозги. Поставит их на место.
Вышагиваю вперед и назад, положив на пояс руки. Яна наблюдает за мной, часто и громко дыша. Колотится. Вижу, как дрожит ее подбородок. В глазах обида и злость. Все то, что я заслужил…
— Я все свои слова хочу забрать назад, — говорю, развернувшись к ней. — Все, что сказал тебе тогда. Я… хочу извиниться…
Выдохнув, она отворачивается. Я вижу, как по ее щеке катится слеза и как дергает трахея на шее.
Запускаю руки в волосы, объявляя:
— Ты мне нужна.
— Ты меня бросил, — выплевывает, повернув ко мне голову.
— Прости… я сделал большую глупость. Я сильно разозлился, — смотрю на нее исподлобья. — Забудь все, что я сказал.
Она мотает головой. Чуть заметно, едва, твою мать, заметно, но это символизирует отказ.
Я злюсь. Закипаю. Потому что не знаю, как заставить ее делать то, что мне нужно. Давить бесполезно. Она слишком, блядь, независимая личность. И слишком любит от меня убегать.
Яна снимает с плеча шоппер и прижимает к груди. Стирает со щеки слезу, и посылает мне полный гнева взгляд.
— Ты меня бросил. Сделал больно, — говорит. — А теперь передумал? Я думала — умру! Я… больше никогда так не хочу. Подыхать, — выкрикивает. — Умирать! Я тобой переболею…
— Яна, — произношу предупреждающе. Сбавив обороты, продолжаю. — Я компенсирую все дни, которые испортил. Обещаю.
По ее лицу пробегает тень, которая снова делает глаза влажными.
— Нет. Встречаться с тобой я больше не хочу, — выдавливает.
Сжимаю зубы, спрашивая:
— А чего ты хочешь?
Крылья ее носа вздрагивают.
Она прячет взгляд — смотрит себе под ноги. Кусает губы, прежде чем вздернуть подбородок. Поливая меня этой вымораживающей отстраненностью, принимается рыться в сумке. Роется так долго, что я снова кладу руки на бедра, с блядским терпением наблюдая.
Минуту спустя в меня летит клочок фольги, который ловлю в районе живота и к нему прижимаю, накрыв ладонью. Перевернув руку, бросаю взгляд на лежащий по центру ладони презерватив и, сощурив глаза, перевожу их на Яну.
Глава 46
— И что это значит? — спрашиваю ровно.
Пожав плечом, с вызовом отвечает:
— Хочу заняться сексом.
Мозгам достаточно сигналов, чтобы в вены впрыснуть азот, но я ее признание просто на хрен игнорирую.
Сунув резинку в карман, задираю край футболки и тру лицо. Убираю остатки апельсинового фреша: от него кожу стянуло.
Бросив взгляд на мой голый живот, Яна обнимает себя руками и поджимает губы, словно давая понять, что решила за апельсиновый душ не
