не входит в их число.
Я думала, что он трахнул меня раньше, я действительно так бы и сделала. Но это скручивает мой мозг в такой узел, что я теряю дар речи.
Он поворачивается к ванне и пробует воду рукой. Убедившись, что она нужной температуры, он закрывает кран и выпрямляется. — Нельзя мочить швы, поэтому вода покроет только твои ноги. Сначала я вымою тебе голову.
В противоположном от крана конце ванны стоит небольшой деревянный табурет, прозрачный пластиковый кувшин и большое продолговатое металлическое ведро. Указывая на ведро, он говорит: — Наклони голову над краем ванны.
Затем он снова дергает меня за ночную рубашку.
— Мал, я не могу. Я не могу раздеться перед тобой. Если эта рана не убьет меня, то смущение убьет.
— Смущение из-за чего?
— Что ты видишь меня обнаженной!
— Я уже видел тебя обнаженной. Я только что объяснил это.
— Ты не видел меня обнаженной, пока я бодрствовала!
— Итак, ты хочешь пахнуть, как в свинарнике, не так ли?
— Нет!
— Тогда позволь мне вымыть тебя.
— Ты так говоришь, как будто я неразумная!
— Чем быстрее ты преодолеешь свою бесполезную скромность, тем быстрее это будет сделано.
— Maл…
— Я обещаю, что ни на что не буду смотреть, как тебе это?
— Правильно. Ты ни на что не будешь смотреть, пока будешь мыть мне волосы и все мои обнаженные части тела. Я уверена, что тебе будет очень легко.
— Легче, чем жить с твоим зловонием.
— Знаешь что? Я только что решила, что ненавижу тебя.
— Ненавидь меня сколько хочешь, но в ванне.
После этого мы стоим в тишине. Он терпеливо ждет, я смотрю кинжалами ему в голову. У меня такое чувство, что он будет ждать до скончания веков, прежде чем заговорить снова, поэтому я начинаю первой.
— Неужели ты не можешь понять, каково это, должно быть, для меня?
— Да, я могу. И мне жаль. Я не хочу ставить тебя в неловкое положение. Но ты недостаточно окрепла, чтобы самостоятельно входить в ванну и вылезать из нее или поднять кувшин, чтобы ополоснуть волосы. Сомневаюсь, что у тебя хватит сил даже поднять кусок мыла.
Он кажется искренним, но я все равно прищуриваюсь, глядя на него.
Это человек, который зарабатывает на жизнь убийством людей. Я уверена, что он довольно опытный лжец.
— Я не буду принуждать тебя, — мягко говорит он. — Это твой выбор. Я просто хочу помочь тебе почувствовать себя лучше. Думаю, ванна поможет.
— Значит, я могу попросить тебя отнести меня обратно в постель, и ты это сделаешь?
— Да.
Он не колебался, что ослабляет мою враждебность. Я с тоской смотрю на воду, представляя, каково это — погрузиться в нее. Чтобы смыть с моей кожи запахи болезни и застарелого пота.
— К черту все, — бормочу я. Затем поворачиваюсь и сурово смотрю на него. — Но не делай это странным!
Он достаточно умен, чтобы не реагировать на это.
Когда он отворачивается, это сбивает меня с толку. — Что ты делаешь?
— Ты бы предпочла, чтобы я смотрел на тебя, пока ты снимаешь ночную рубашку?
Посмотрите, кто решил быть джентльменом.
Вздыхая, я снимаю очки и кладу их на раковину. Так будет проще, если я ничего не смогу разглядеть. Затем я хватаюсь за вырез ночной рубашки и пытаюсь стянуть ее через голову. Это борьба, от которой у меня перехватывает дыхание, но я справляюсь.
Когда я стою там в нижнем белье, я скрещиваю руки на груди и шепчу: — Готово.
Он поворачивается, поднимает меня на руки и медленно опускает в воду, становясь на колени рядом с ванной, пока я не оказываюсь полностью в ней, садясь, вытянув ноги перед собой.
Прикрывая грудь руками, я склоняю голову.
Он бормочет: — Я собираюсь помочь тебе лечь на спину.
Я киваю. Я чувствую жжение и покалывание на своих щеках и знаю, что они алые.
Поддерживая мои плечи рукой, он опускает верхнюю часть моего тела, пока я не упираюсь в спинку ванны. Я знаю, что выгляжу нелепо в трусиках, которые сейчас мокрые, но, по крайней мере, они черные, так что он не может видеть сквозь них.
Он обхватывает мою голову рукой и спрашивает, не хочу ли я полотенце, чтобы поддержать шею.
— Да, пожалуйста.
Я никогда не произносила двух более сложных слов. Мое самосознание обжигает.
Он кладет мне под шею свернутое полотенце для рук. Затем опускает кувшин с водой в ванну и выливает его мне на голову, массируя кожу головы, пока теплая вода струится по волосам.
Это так приятно, что я чуть не стону вслух от удовольствия. Но это ничто по сравнению с блаженством, которое я испытываю, когда он обеими руками втирает шампунь в мои волосы.
Его пальцы сильные и нежные. Он не торопится, рисуя большими пальцами круги на моих висках, поглаживая под затылком и шеей, слегка сжимая мышцы у основания черепа, пока намыливает мои волосы.
На мгновение я беспокоюсь, что у меня могут потечь слюнки, но быстро поддаюсь очарованию этого, ошеломляющей роскоши ощущений. Меньше чем через минуту я чувствую себя пьяной. Выдыхая, я опускаю руки с груди и опускаю их вдоль бедер в воду.
Мал начинает со мной разговаривать.
Темп неторопливый, тон низкий, он говорит по-русски. Звучит так, как будто он рассказывает историю или объясняет что-то важное. Я знаю, что это нарочно, что он намеренно не говорит по-английски, чтобы я не поняла, но почему-то меня это не беспокоит.
Он продолжает говорить, ополаскивая мои волосы. Плеск воды в металлической ванне звучит так, словно дождь барабанит по крыше. Он говорит, макая в воду кусок мыла и мочалку. Говорит, пока нежно моет мои руки, подмышки, грудь и шею.
К тому времени, как он моет мне ноги, разминая подошвы своими сильными пальцами, я впадаю в ступор. Моя голова склоняется набок. Глаза закрыты. Я дышу медленно и глубоко.
И все же он говорит.
Я не спрашиваю, о чем он говорит. Я не хочу разрушать чары.
Ему приходится поддерживать меня, чтобы вымыть спину. Я обвисаю на его руке, мой подбородок нависает над его согнутым локтем. Я чувствую себя бескостной. Студенистой. Как будто он мог бы скрутить меня в крендель, и это не причинило бы боли.
Когда он заканчивает мыть и ополаскивать мое тело, он проводит мочалкой по моему лицу и за ушами.
— Открой глаза, птичка, — бормочет он по-английски.
Мои веки приоткрываются. Его лицо в нескольких дюймах от меня. Выражение его лица измученное.
Мой голос слабеет, потому что он доносится из космоса, я спрашиваю: — Ты в порядке?
Он качает головой, но ничего не объясняет. — Я собираюсь вытащить
