всего-навсего четырнадцать лет) и, по обычаю того времени, отдали под опеку старшей родственницы, каковой, в данном случае, явилась сама королева Анна Болейн. Здесь, в доме Анны, Мэри Фицрой подружилась с другими молодыми дамами, в первую очередь, с Маргаритой Даглас, племянницей короля. Альбом стал как бы общим для Мэри и Маргариты, и они давали его читать знакомым — судя по записи, сделанной какой-то дамой по-французски, очевидно, при возвращении альбома: «Мадам Маргарите и Мадам Ричфорд — желаю всего самого доброго».
На страницах альбома встречается и пометки королевы, подписанные именем Анна (Àn), одна из которых останавливает внимание — короткая бессмысленная песенка, последняя строка которой читается: «I ama yowres an», то есть «Я — ваша. Анна». Эта строчка обретает смысл, если сопоставить ее с сонетом Томаса Уайета («В те дни, когда радость правила моей ладьей»), записанным на другой странице того же альбома. Сонет заканчивается таким трехстишьем:
Недаром в книжице моей
Так записала госпожа:
«Я — ваша до скончанья дней».
По-английски здесь те же самые слова и даже буквы: «I am yowres». Разве мы не вправе увидеть тут вопрос и ответ, тайный знак, который сердце оставляет сердцу так, чтобы чужие не углядели, чтобы поняли только посвященные — те, кто способен понимать переклички и намеки. Для живущих в «золотой клетке» королевского двора такая предосторожность была вовсе не лишней, что доказывает дальнейшая судьба альбома и почти всех связанных с ним персонажей.
Трагическими для этого маленького кружка стали май, июнь и июль 1536 года. В мае — арестована и казнена Анна Болейн с пятью своими приближенными. В июне — обнаружен тайный брак между Маргаритой Даглас и сэром Томасом Говардом; оба преступника были арестованы и брошены в Тауэр. И, наконец, в июле умер Генри Фицрой, муж Мэри.
В эти печальные месяцы Девонширский сборник пополнился, может быть, самыми своими трогательными записями. Во-первых, это стихи Маргариты Даглас, которая, в разлучении с супругом (из Тауэра ее отправили в другую тюрьму), писала стихи, ободряя своего любимого и восхищаясь его мужеством. А на соседних страницах Томас Говард, которому сумели на время переправить заветный альбом, записывал стихи о своей любви и верности. Два года спустя он скончался в своей тюрьме от малярии.
История Девонширского альбома ярче многих рассуждений показывает, каким рискованным делом была куртуазная игра при дворе Генриха VIII. Неудивительно, что достоинствами дамы в том узком кругу, для которого писали придворные поэты, почитались не только красота, но и сообразительность, решимость, умение хранить тайну. И не случайно первым стихотворением, занесенным в альбом, оказалась песенка Уайета «Take hede be tyme leste ye be spyede»:
Остерегись шпионских глаз,
Любить опасно напоказ,
Неровен час, накроют нас,
Остерегись.
В стихах Уайета многие вещи сознательно маскировались, зашифровывались. Загадка с именем Анны: «Какое имя чуждо перемены, хоть наизнанку выверни его?» — простейшая. Недавно критики обратили внимание, что образ сокола в стихах Уайета 1530-х годов может иметь дополнительное значение. Я имею в виду, прежде всего стихотворение: «Лети, Удача, смелый сокол мой!»:
Лети, Удача, смелый сокол мой,
Взмой выше и с добычею вернись.
Те, что хвалили нас наперебой,
Теперь, как вши с убитых, расползлись;
Лишь ты не брезгуешь моей рукой,
Хоть волю ценишь ты и знаешь высь.
Лети же, колокольчиком звеня:
Ты друг, каких немного у меня.
Белый сокол был эмблемой Анны Болейн на празднестве ее коронования в 1533 году. Значит, можно предположить, что и эти стихи относятся к тому же «болейновскому» лирическому сюжету.[14] Они могли быть написаны, например, в 1534 году, когда Томас Уайет в первый раз попал за решетку (за уличную стычку, в которой был убит стражник). Там он, вероятно, написал и веселый сонет «О вы, кому удача ворожит…» — о несчастливце и вертопрахе, который, вместо того, чтобы радоваться весне, вынужден проводить дни на жесткой тюремной койке, «в памяти листая все огорченья и обиды мая, что год за годом жизнь ему дарит».
Но маяться в веселом месяце мае Уайету пришлось недолго. Вскоре он был освобожден, и удача продолжала ему улыбаться.
Томас Уайет
Отвергнутый влюбленный призывает свое перо вспомнить обиды от немилосердной госпожи
Перо, встряхнись и поспеши,
Еще немного попиши
Для той, чье выжжено тавро
Железом в глубине души;
А там — уймись, мое перо!
Ты мне, как лекарь, вновь и вновь
Дурную сбрасывало кровь,
Болящему творя добро.
Но понял я: глуха любовь;
Угомонись, мое перо.
О, как ты сдерживало дрожь,
Листы измарывая сплошь! —
Довольно; это все старо.
Утраченного не вернешь;
Угомонись, мое перо.
С конька заезженного слазь,
Порви мучительную связь!
Иаков повредил бедро,
С прекрасным ангелом борясь;
Угомонись, мое перо.
Жалка отвергнутого роль;
К измене сердце приневоль —
Найти замену не хитро.
Тебя погубит эта боль;
Угомонись, мое перо.
Не надо, больше не пиши,
Не горячись и не спеши
За той, чье выжжено тавро
Железом в глубине души;
Угомонись, мое перо.
Влюбленный сравнивает себя с галерным рабом, а даму со звездой
Пусть гавань близко и твой верный раб
Гребет упорно, глубь надеждой меря,
Но сделай так, пока он не ослаб,
Чтоб вспыхнул твой огонь на темной сфере,
Указывая верный путь галере.
О Киферея, не видать ни зги —
Зажгись, гребцам усталым помоги!
Как тяжело в тумане и во мгле
Плыть, холодея, из последней мочи;
Лишь ты — его надежда на земле,
В пучинах моря и в пустынях ночи.
Когда удары ветра все жесточе
И волны наступают, как враги, —
Зажгись, гребцам усталым помоги!
Так, мучась на одре своем без сна,
Взываю я
